Жозефина

При приближении армии Вюрмсера Бонапарт воскликнул: «Мы в пределах видимости, горе тому, кто плохо рассчитает!». Бонапарт все рассчитал хорошо. В его армии было всего лишь около сорока двух тысяч человек, а противник прибыл с шестьюдесятью тысячами. Враги Франции заранее испускали крики радости. В Венеции славянские солдаты спешили на площади и, протягивая руки к прохожим, предлагали назначить цену за кровь французов, которую они прольют. В Риме надругались над представителями Франции. Неаполитанский двор нарушил перемирие. Поговаривали, что Италия становится могилой для французов. Узнав, что австрийцы готовы форсировать Адидж во всех пунктах, что путь к отступлению на Милан перекрыт, что позиция Риволи преодолена, как и позиция Короны, Бонапарт собрал 30 июля военный совет. Генералы высказались за отступление. Один Ожеро настаивал на том, чтобы испытать судьбу армий. Таково было, впрочем, и мнение Бонапарта.

Город Кастильон, расположенный в десяти лье северо-восточнее Мантуи и в трех лье южнее Лонато, находился в радиусе досягаемости двух исходных рубежей Тироля, исходного рубежа Адиджа на востоке от озера Гарда и исходного рубежа западного берега того же озера. Хоть неприятель и форсировал линию Адиджа и обошел линию Минико и озеро Гарда, плацдарм был все же удачным и давал большие возможности для гения Бонапарта. Он отказался от осады Мантуи, сознавая, что в критических ситуациях желание все сохранить ведет к потере всего, и сконцентрировал свои войска на оконечности озера. Затем, следуя своей обычной тактике, он быстрым натиском одержал верх повсюду, несмотря на то, что везде, где он вел сражения, неприятель был либо равен ему по силе, либо превосходил его. Одержав победу при Лонато 3 августа и 5 августа при Кастильоне, 8 августа он написал Директории, что австрийская армия исчезла как сон и Италия усмирена. Но Вюрмсер лишь отступил, оставив после себя девяносто орудий и двадцать пять тысяч человек убитыми и взятыми в плен. 9 августа из Вероны Бонапарт направил письмо с выражением благодарности городу Милану, который оставался верен ему. «Проявленные им рвение и характер, его любовь к свободе снискали ему уважение и любовь Франции. Его все более решительный народ по-настоящему становится свободным. Нет сомнений, однажды он со славой проявится на мировой сцене». Мармон писал своему отцу: «За неделю я не спал и четырех часов. У нас больше нет неприятеля, и я надеюсь, что мы превосходно воспользуемся результатами наших побед».

Возвратившись в Брешиа 10 августа, Бонапарт в тот же вечер написал оттуда Жозефине, которая после победы при Кастильоне смогла спокойно возвратиться в Милан: «Я прибыл, мой обожаемый друг, и первой мыслью было написать тебе. Твой образ и мысли о твоем здоровье всю дорогу не выходили у меня из головы. Успокоюсь только тогда, когда получу письмо от тебя. Жду с нетерпением. Ты даже не можешь представить, как я беспокоюсь. Я оставил тебя удрученной, грустной и полубольной. Если бы самая глубокая и самая нежная любовь могла сделать тебя счастливой, ты должна была уже испытывать счастье… Я завален делами… Прощай, моя нежная Жозефина, люби меня крепко, не болей и почаще думай обо мне».

Возобновив осаду Мантуи, Бонапарт отправился в Милан, где провел возле жены две недели. Скрывшийся в Тироле Вюрмсер готовился вновь начать наступление, и Австрия поднимала новую армию, армию Алвинция. Бонапарт должен был возобновить кампанию. Он оставил Жозефину в Милане и отправился воевать с тем неистовым пылом, который вызывал удивление и чувство безысходности у его врагов. Никакие заботы, никакие опасности, никакие баталии не могли отвлечь его от любви, становившейся с каждым днем все более страстной и пламенной. Это чувство походило на постоянную лихорадку. Прибыв в Брешиа, он написал Жозефине 31 августа: «Тотчас же отправляюсь в Верону. Надеялся получить письмо от тебя; ты сильно беспокоишь меня, во время моего отъезда ты была немного нездорова. Прошу тебя, не оставляй меня в подобном беспокойстве. Ты обещала мне быть более пунктуальной, твой язык тогда был вполне в согласии с твоим сердцем… Ты, которой природа дала столько нежности и приветливости и всего того, что нравится в людях, как можешь ты забыть того, кто так пылко любит тебя? Уже три дня без письма от тебя, в то время как я написал тебе много раз. Отсутствие их ужасно, ночи длинны, утомительны, бесцветны, бессонны, день монотонен. Один на один с мыслями, заботами, записями, людьми и их пышными прожектами, я не имею от тебя даже листочка, который мог бы прижать к своему сердцу. Штаб уехал, я отправляюсь через час. Этой ночью получил почту из Парижа, для тебя было только одно письмо, которое прилагаю: оно доставит тебе удовольствие. Думай обо мне, живи для меня, будь чаще со своим возлюбленным и верь, что для него есть только одно несчастье, ужасающее несчастье — это не быть любимым Жозефиной. Тысяча исключительно нежных поцелуев».