Жозефина

Когда война выиграна, кажется, что для победителя все проходило уверенно, весело и на одном дыхании. Упоминание об итальянской кампании вызывает прежде всего мысль о воодушевлении и триумфе. И все же, сколько неуверенности, сколько страхов! Сколько раз партия казалась проигранной! Сколько раз Бонапарт спасался, можно сказать, чудом! Но и неприятельские армии, воскресающие каждый раз из небытия, и опустошения, производимые смертью в рядах героических бригад, и болезнь, подрывавшая силы и здоровье главнокомандующего, — все это исчезло в блеске достигнутых результатов, перед сверкающей магией победы.

И все же, сколько бурь в душе Бонапарта? Какую репутацию он будет иметь в истории? Репутацию самонадеянного безумца или героя? Это зависело от успеха. А от чего зависел успех? Если бы генерал был побит, ловкие политики посмеялись бы над ним и доказали бы с математическими выкладками, что все его концепции были химерами, что он должен был проиграть неизбежно, что он ничего не знает из правил военной стратегии. Чтобы укрепить веру в себя, в свою звезду он должен был непременно победить. Все его будущее зависело от той или иной случайности, которые меняют все и вся в ходе сражений. В каждое мгновение этой достопамятной кампании Бонапарт находился на грани отчаяния. Достаточно было пустяка — и он был бы низвергнут. Когда изучаешь жизнь самых великих людей — Цезарей, Александров, Наполеонов, — более всего поражаешься тому, от каких ничтожных случайностей, незначительных деталей зависят порой судьбы республик и империй.

Есть неведомая сила, разыгрывающая человеческие комбинации. Верующие называют ее Провидением, скептики — Случаем. Но каким бы ни было ее название, она есть повсюду и всегда. Почти все великие гении фаталисты, ибо, анализируя собственные победы, они обнаруживают, что от них самих мало что зависело, и что довольно часто из-за каприза судьбы они испытывали поражение там, где по всем резонным предположениям и признакам они должны были добиться успеха, и преуспели там, где должны были бы потерпеть неудачу. Но все это не принимается во внимание общественным мнением. Его интересует только то, что достойно поклонения — успех; и оно отличает только тех, кто, ставя все на кон, всегда выигрывает.

В то время как армия Алвинция двигалась по направлению к Пьяве, Бонапарт мог противопоставить шестидесяти тысячам человек лишь тридцать шесть тысяч изнуренных тройной кампанией воинов, и это число сокращалось каждый день из-за лихорадки, которая поражает людей на реках Ломбардии. Для любого другого командующего подобная партия была бы абсолютно безнадежной. 5 ноября он написал Директории: «Все изнурены, а перед нами неприятель! Малейшее промедление может стать для нас гибельным. Мы накануне великих событий. Но промедления могут обернуться для нас огромным несчастьем. Все войска империи прибыли на место с поразительной быстротой, а мы предоставлены самим себе. Прекрасные обещания и жалкая кучка корпусов — вот все, что нам дали».

После некоторых успехов авангарда итальянской армии с последовавшими многочисленными серьезными поражениями ее принудили к двойному отступлению. Ее левое крыло, под командованием Вобуа занявшее Тренто, было отброшено оттуда до Куроны и Риволи. Сам Бонапарт с семнадцатью тысячами человек остановился перед Вероной. Потом он был отброшен до Вероны, откуда он написал Жозефине 9 ноября столь лаконичное письмо: «Позавчера прибыл в Верону, мой добрый друг. Хоть и устал, но я хорошо себя чувствую, это прекрасно, и все еще страстно люблю тебя. Сажусь на коня. Целую тебя тысячу раз». 11 ноября он предпринимает вторую контратаку на Алвинция. Эта новая атака окончилась неудачей, как и первая. Два дивизиона, Ожеро и Массены, пытаются 12 ноября захватить высоты Калдиеро. Плохая погода, численное превосходство противника и его сильная позиция — все приводит к неудаче эти два дивизиона, несмотря: на героизм солдат. Они отброшены и возвращаются в Верону. Тогда, может быть, впервые, мужественную итальянскую армию охватывает чувство безнадежности. У Вобуа осталось только шесть тысяч человек. Два дивизиона, остатки подразделений Массены и Ожеро, насчитывают только тринадцать тысяч человек.

Армия ропщет: «Мы не можем выполнить задачу за всех. Находящаяся здесь армия Алвинция — это та армия, перед которой отступили Рейнская армия и армия Самбр-и-Мейс, а они в этот момент бездействуют. Почему мы должны выполнять их задачу? Нам не прислали никакой помощи. Если мы будем побиты, мы вернемся в Альпы бегством и обесчещенными. Если, наоборот, мы победим, к чему приведет эта новая победа? Перед нами окажется другая армия, похожая на армию Алвинция, как Алвинций сам пришел на смену Вюрмсеру. И в этой постоянной и неравной борьбе кончится все тем, что мы будем раздавлены».