Жозефина

Бонапарт продолжал быть влюбленным в свою жену, и рассказанный Арно анекдот подтверждает, насколько Жозефина имела власть над своим супругом. У нее была маленькая собачка, мопс, который откликался на кличку Фортуне и к которому она была очень привязана, несмотря на то, что он напоминал о трагических событиях. Во время заточения в период террора она была разлучена с виконтом де Богарне, который тоже томился в тюрьме. Ее детям было разрешено приходить со своей гувернанткой на свидания с ней в тюрьму. Но на всех свиданиях присутствовала охранница. Гувернантке пришла мысль принести с собой мопса Фортуне, который проник в камеру Жозефины и принес ей спрятанные в ошейнике послания с новостями. После 9 термидора Жозефина не захотела больше расставаться со своим маленьким другом. Однажды в замке Монтебелло он сидел на том же канапе, что и хозяйка. «Вы видите этого господина? — спросил Бонапарт, обращаясь к Арно и показывая ему пальцем на собаку. — Это мой соперник. Он был хозяином постели мадам, когда я женился на ней. Я захотел его прогнать — тщетное желание. Мне заявили, что нужно выбирать: или лечь где-нибудь, или согласиться разделить с ним постель. Это меня изрядно раздражало, но нужно было либо принимать все как есть, либо отступить. Я уступил. Фортуне менее сговорчив, чем я. Подтверждение этому я ношу на своей ноге». Как все фавориты, нахальный и агрессивный Фортуне имел большой недостаток: он на всех лаял и всех кусал, даже собак. Однажды в Монтебелло он имел неосторожность наброситься на злого сторожевого пса повара. Тот одним ударом клыков убил мопса. Жозефина была безутешна, и несчастный повар решил, что ему конец. Через несколько дней, столкнувшись в саду с прогуливающимся генералом, он испуганно побежал от него. «Почему ты прячешься от меня? — воскликнул Бонапарт. «Генерал, после того, что сделал мой пес…» — «Ну и что!» — «Я боялся, как бы мое присутствие было вам неприятно». — «А твой пес, разве его уже нет у тебя?» — «Простите, генерал, но он больше в сад ни ногой, особенно теперь, когда у мадам есть другой…» — «Пускай бегает в свое удовольствие, может быть, он освободит меня так же и от другого».

Самая ласковая, самая беспечная креолка пугала самого своевольного, самого властного из людей. Бонапарт мог прекрасно выигрывать сражения, совершать чудеса, создавать или упразднять государства, но он не мог выгнать за дверь маленького пса.

Глава XII 14 ИЮЛЯ В МИЛАНЕ

Среди успехов и побед Бонапарту не давали покоя и вызывали опасения постоянные нападки реакционных парижских газет. Салонные сплетни, сарказм эмигрантов, не-прекращающиеся заявления роялистского клуба с улицы Клиши как ничто другое выводили его из себя. С другой стороны, он опасался Реставрации, которую почти каждый эмигрант считал неминуемой в 1797 году, но которая произошла лишь семнадцать лет спустя. Ни за что на свете Бонапарт не желал быть на вторых ролях. Роль Монка не устраивала его ни на мгновение, и никакой титул, никакое богатство не заставили бы его работать на кого-нибудь другого, а не на самого себя. Не нужно забывать, что при всех его аристократических замашках и тяготению к светскому обществу старого режима, он командовал армией, состоявшей из самых искренних и экзальтированных республиканцев. С этими несравненными солдатами он совершал чудеса, и, конечно же, по меньшей мере внешне он разделял их политические убеждения, основу их энергии и энтузиазма. Их генерал всегда был для них героем 13 вандемьера, наводящим ужас на реакцию, убежденным республиканцем, подавившим роялистские очаги.

И вот он посчитал, что пришло время выхода на сцену республиканца, и решить поразить всех спектаклем в соответствии с идеями и убеждениями его солдат и организовать в Милане 13 июля по случаю годовщины взятия Бастилии большое военное празднество, программа и характер которого были бы в полной гармонии с революционными воспоминаниями и демократическими чувствами армии, насчитывавшей столько якобинцев в мундирах. И на этом празднике он показался бы своим войскам в обличье абсолютного республиканца. Праздник должен был наделать много шума, и слух о нем должен был дойти до Парижа и быть, так сказать, прологом 18 фрюктидора.

Вот в каких терминах, сформулированных самим главнокомандующим, была составлена программа праздника:

«1. На рассвете залп двадцати крупных орудий возвестит о начале праздника.

2. Главная пушка выстрелит в 9 часов утра. В 10 часов, в момент, когда войска начнут марш, раздастся другой залп.

3. Третий залп возвестит отъезд главнокомандующего, направляющегося на плац, и этот залп будет повторен в момент его прибытия туда. Тогда же все оркестры армии заиграют «Где может быть лучше?».