Жозефина

Что касается французской армии, то она была опьянена радостью и гордостью от триумфов. Милан ей казался Эдемом. Стендаль красочно описал этот по-настоящему волшебный период: все офицеры и солдаты молоды, все влюблены; милашки одна красивее и любезнее другой; прогулки по бастиону восточных ворот, древнему испанскому заслону, обсаженному каштанами и возвышавшемуся на сорок футов над зеленеющей долиной! Здесь собиралась добрая компания. Дамы ездили в открытых колясках, которые называли «бастионады».

До прибытия французской армии в Милан на бастионе видели только два ряда карет и колясок. После ее побед стало проезжать по четыре и даже шесть рядов «транспорта», который занимал всю проезжую часть. В центре бастиона прибывшие кареты медленно проезжали по кругу малой рысью Счастливы были те из офицеров кавалерии или штаба, кто мог гарцевать в этом лабиринте! Как завидовали судьбе этих счастливчиков все пехотные офицеры!

Но вот наступает час «Аве Марии». «Бастионады» движутся, и, не выходя из колясок, дамы покупают мороженое в модных кафе. Это момент реванша для пехотных офицеров. Теперь они, в свою очередь, спешат галантно услужить дамам, расположившись на пороге кафе «Корсия де Сер-ви». Есть такие, кто проделывал до десяти лье от удаленного расквартирования, чтобы поспеть на такое свидание. По пятницам, когда театры были закрыты в память о страданиях Христа, проходил бал в казино «Алберго делла Ситиа». В другие вечера шли спектакли в «Ла Скала». Миланские дамы принимали в своих ложах французских офицеров и этим доводили до отчаяния своих прошлых кавалеров, отодвинутых молодыми победителями. Партер заполняли офицеры, и менее удачливые, не получившие приглашения в ложи, не отчаиваясь, посылали снизу своим предметам воздыхания нежные и почтительные взгляды. Но встречались и такие, кто не страшась ни снарядов, ни пуль на войне, краснели и трепетали перед женщинами. Они едва осмеливались поднять глаза на ложи, где как звезды блистали обожаемые ими дамы. Эти дамы смотрят на них через лорнет, разглядывают их. И если они смотрят через стекло лорнета, которое удаляет, то у воздыхателей нет надежды на взаимность, если же лорнет повернут в руках концом, который приближает изображение, — о! как тогда они трепетали от радости!

О primavera, gioventu della anno!
О gioventu, primavera della vita!

О весна, юность года!

О весна, весна жизни!

Глава XI ДВОР МОНТЕБЕЛЛО

Наступила жара. Бонапарт и его жена расположились в замке Монтебелло, находившемся в нескольких лье от Милана на вершине холма, откуда открывается прекрасный вид на богатые равнины Ломбардии. Они прожили здесь три месяца и держали около себя дипломатический и военный двор, который итальянцы называли двором Монтебелло, угадывая в республиканском генерале будущего правителя. И в самом деле, у Бонапарта уже формировались повадки монарха. Все удивлялись и задавались вопросом, как за такой короткий срок, в свои двадцать семь лет, он сумел завоевать такой престиж и оказывать влияние на всю Европу. Тринадцать месяцев прошло с того момента, как никому еще не известный генерал прибыл в Ниццу принять командование лишенной всего армией. А теперь, расположившись как победитель в самом прекрасном уголке мира, окруженный австрийскими и неаполитанскими министрами, посланниками папы, короля Сардинии, Венецианской и Генуэзской республик, он стал арбитром будущего Италии.

Послушаем очевидца, графа Миота де Мелито: «Я нашел Бонапарта 1 июня 1797 года в замке

Монтебелло в блистательном окружении скорее двора, нежели штаба. Там уже царил суровый этикет: его адъютанты и офицеры не принимались за столом; это было очень большое счастье, которого добивались с трудом. Обедал он, так сказать, на публике: в зал, где он обедал, допускали жителей страны, которые приходили посмотреть на него с жадностью и любопытством. Он не проявлял ни малейшего стеснения или неудобства от такого проявления почитания, и он их принимал, как это было принято во все времена. Его салоны и просторная палатка, разбитая по его приказу в саду перед замком, были постоянно заполнены толпой генералов, управителей, крупных поставщиков, а также самой высшей знатью и самыми замечательными людьми Италии, которые приходили туда ради одного благосклонного взгляда или одного мгновения беседы».

Своими полномочными представителями при дворе Монтебелло Австрия аккредитовала двух знатных вельмож — одного австрийца, графа де Мерсфильда, и неаполитанца, маркиза де Гало, неаполитанского посла в Вене, того самого, который стал потом послом в Париже, затем министром иностранных дел при дворе Жозефа Бонапарта, неаполитанского короля, и Мюрата, который заместил его на этом троне.