Жозефина

Мадам Ремюза в своих мемуарах рассказывает о визите, который она и ее мать, мадам де Верженн, нанесли Жозефине в Мальмезоне. «Мадам Бонапарт, — говорит она, — экспансивная по природе и даже часто немного несдержанная и откровенная, едва встретившись с моей матерью, тотчас же обрушила на нее массу признаний о своем отсутствующем муже, своих деверях, наконец, о многих людях, которые были нам абсолютно неизвестны. Была почти полная уверенность, что Бонапарт потерян для Франции, и поэтому с пренебрежением относились к его жене. Моя мать жалела ее. Мы оказали ей некоторую помощь, и она никогда не забывала об этом». Не ощутимо ли в этой речи недоброжелательное отношение к новому режиму и его представителям, так как лица старого режима от этого пренебрежения еще не освободились?

Светское общество уже не так бережно обращалось с мадам Бонапарт, как с другими представителями революции, и несколько иронично и с насмешкой относились к этой семье корсиканского дворянчика, которая при дворе Людовика XIV имела бы такой жалкий вид. Оно упрекало мадам Бонапарт в том, что она поддерживает отношения с такими женщинами, как мадам Талльен и членами Директории. Завсегдатаи маленького Коблентца без почтения относились даже к воинской славе, и те, кто должен был через несколько лет войти в дом императора, пока с пренебрежением говорили о республиканском генерале. Хоть победитель при Арколе и имел фанатичных поклонников, но у него были и безжалостные хулители. В момент его отъезда в египетскую экспедицию распространился следующий куплет:

Сколько богатства напрасно пропало,
Сколько же денег брошено в воду,
Сколько людей ступает в могилу,
Чтоб развенчать сумасброда.
Франция знает, что этот воин,
Нет и сомнения, был бы дороже он,
Славы достоин, если бы стоил
Всего, что в него родиной вложено.

От таких булавочных уколов очень страдала мадам Бонапарт, которую слишком уж заботило мнение остатков общества Сен-Жерменского предместья. Особенно она опасалась красивой и язвительной мадам де Контад, дочери и сестры господ де Буйе. «Все в ней было фантастическим, — говорила герцогиня д’Абранте по поводу этой великосветской львицы, недавно вернувшейся из эмиграции. — Она не была меланхоликом, ей, конечно, было далеко до этого, но, однако, никто не осмеливался бы смеяться в комнате, где находилась она, если бы она не подала этому пример. Примечательной была ненависть, которую она испытывала к Бонапарту. Она не соглашалась даже признавать его достоинства и положение. «Полно, — возражала она в ответ на слова моей матери обо всех его итальянских и египетских победах, — я бы сделала столько же. Одним лишь взглядом».

Послушаем еще герцогиню д’Абранте, передающую разговор, произошедший на балу в особняке Телюссон (на углу улицы Керютти, сегодня улица Лафитта).

— Кто эти две дамы? — спросила мадам де Дамас старого маркиза д’Отфор, который подавал ей руку.

— Как! Вы не узнаете виконтессу де Богарне! Это она со своей дочерью. Сейчас она мадам Бонапарт. О, посмотрите, вот свободное место рядом с ней. Пройдите туда, вы возобновите знакомство.

Вместо ответа мадам де Дамас так сильно потянула старого маркиза, что протащила его против воли в один из маленьких салонов, предшествовавших большой ротонде.

— Вы с ума сошли, — сказала она ему, когда они оказались в другой комнате. — Ничего себе, прекрасное место рядом с мадам Бонапарт! Эрнестина все же будет вынуждена познакомиться с ее дочерью! У вас кружится голова, маркиз!

— Право же, нет! Что, черт возьми, вы находите плохого в том, что Эрнестина познакомится с мадемуазель Ортанс де Богарне? Это прелестное создание. Она нежна и приятна.

— Что мне до этого? Я не желаю общаться с такими женщинами. Не люблю людей, которые бесчестят свое несчастье.

Маркиз д’Отфор пожал плечами и ничего не ответил.

Многие роялисты не могли простить Бонапарту ни 13 вандемьера, ни его косвенного участия в дне 18 фрюктидора, и упрекали Жозефину за ее дружбу с цареубийцами. Они находили, что ей, жене погибшего на гильотине, не пристало входить в подобные отношения, как по своему происхождению, так и по своим предкам, и что в ее действиях есть что-то от ренегатства. Впрочем, она утешалась тем, что другие, более дальновидные, предчувствуя ее будущий успех, старались окружить ее вниманием. С ней часто встречался маркиз де Коленкур и был ей хорошим советчиком. В салоне мадам де Пермон (матери будущей герцогини д’Абранте) она встречала всех тех, кто остался от старого светского общества Сен-Жерменского предместья, а также плеяду модных молодых людей, господ де Ноэй, де Монкальм, де Перигор, де Монтрон, де Растиньяк, де л’Эгль, де Монтегю, де ла Фейяд, де Сент-Олер.