Жозефина

Примерно через час доброй служанке Агате, рыдавшей на лестнице, приходит в голову спасительная мысль отправиться за Ортанс и Эженом и попросить их помочь матери. Приходят Эжен и Ортанс и плачут вместе с матерью перед дверью: «Не покидайте нашу мать… Она умрет от этого… И мы, бедные сироты, у которых эшафот забрал родного отца, лишимся и защитника, посланного нам самим провидением!»

Бонапарт решается наконец открыть дверь. Его лицо еще сердито. С его губ срываются упреки. Жозефина трепещет. Обращаясь к Эжену, он говорит: «Что касается вас, то вы не несете груза ошибок вашей матери. Вы всегда будете мне сыном, я оставлю вас возле себя». — «Нет, мой генерал, — отвечает отважный юноша, — я должен разделить с матерью ее горькую судьбу, с этого момента я прощаюсь с вами».

Бонапарт начинает успокаиваться. Он прижимает Эжена к груди, и, видя перед собой на коленях Жозефину и Ортанс, он прощает. Он прощает, и его глаза излучают радость, и он позволяет Жозефине убедить себя, а та оправдывается. Примирение полное. В семь утра Бонапарт посылает за братом Люсьеном, доносчиком, и Люсьен, войдя в комнату, находит в одной постели примирившихся супругов.

Бонапарт правильно поступил, воссоединившись со своей женой. Разрыв отношений стал бы скандалом, который послужил бы пищей для злорадства роялистов. Бонапарт не был еще Цезарем, и на его жену могла пасть тень подозрений. Впрочем, нравы общества при Директории не были столь суровы, и подозрения такого рода не наносили большого вреда женщине, да и у общественного мнения были куда более серьезные проблемы, нежели задаваться вопросом, была верна или нет жена Бонапарта своему супругу. Победитель пирамид поступил мудро, он пресек поползновения своих братьев и направил свою активность на более серьезные вещи, нежели справедливые или нет обвинения мужа, считающего себя обманутым. Еще раз Жозефина должна была стать полезной своему супругу в его намерениях. Она была утонченной, обладала тактом, превосходно знала парижское общество и политические круги. Будучи в курсе любого события, она должна будет как опытная актриса сыграть свою роль в подготовке государственного переворота 18 брюмера.

По возвращении из Египта Бонапарт стремится понять обстановку в столице. Из рассказов своих братьев и матери он уже знает о нищете народа, об обесценивании денег, о махинациях на бирже и нечестности Директории. Ему хочется знать об отношениях парижан к правительству. Решительные действия, которые он вознамерился предпринять, могли удаться только в том случае, если бы все жители столицы поддержали его, если бы он был уверен, что члены правительства давно надоели всем слоям общества, и если бы, по его выражению, пришла пора «ловить момент»…

Он принимает у себя в кабинете множество людей и расспрашивает их, пытаясь прощупать пульс населения Парижа. То, что он узнает, радует его. Режим ненавистен народу, и почти каждый день жители столицы находили способ открыто посмеяться над директорами. Так, вечером, во время первого представления спектакля «Вертеп», в тот момент, когда четверо воришек, персонажей пьесы, появляются на сцене, какой-то зритель воскликнул: «Их только четверо! А где же пятый?», намекая на пятерых директоров. Зал взорвался таким восторгом, что актеры, воодушевленные дружным смехом зала, подошли к рампе и начали аплодировать публике. Постепенно убеждаясь в недееспособности правительства, люди стали подумывать о возвращении монархии. И Бонапарт, который считается республиканцем, несмотря на свои далеко идущие планы, притворяется разгневанным, узнавая, что щеголи и франты, роялистские настроения которых не являлись ни для кого секретом, требуют восшествия на престол Людовика XVIII и распевают куплеты, направленные против Совета Пятисот. Возможность роялистского заговора заставляет Бонапарта задуматься.

С момента своего возвращения Бонапарт заметил недоверие к себе Директории. В день своего прибытия он отправился в Люксембургский дворец с Монжем, другом главы Директории Гойе.

— Как я доволен, мой президент, — сказал Монж, — найти Республику преуспевающей.

— Я тоже обрадован, — сказал Бонапарт с несколько смущенным видом. — Доходившие до нас в Египте вести были настолько тревожными, что не колеблясь я принял решение покинуть армию и вернуться во Францию, чтобы разделить с ней ее опасности.

— Генерал, — ответил Гойе, — они были большими, но мы с ними прекрасно справились. Впрочем, вы прибыли вовремя, чтобы вместе с нами отпраздновать славные победы ваших товарищей по оружию.

На следующий день, 25 вандемьера, Бонапарт нанес второй визит Директории. «Граждане директоры, — воскликнул он, положив руку на эфес шпаги, — клянусь, что эта шпага будет вытащена лишь для защиты Республики и ее правительства». Гойе ответил: «Генерал, ваше присутствие наполняет все сердца славным чувством свободы. Всегда встречали и будут встречать Бонапарта криками «Да здравствует Республика!». Церемония приема закончилась братскими рукопожатиями, которые, впрочем, не были дружескими и теплыми на самом деле.