Жозефина

В первый день состоялся праздник на главном канале. Сто пятьдесят тысяч зрителей расположились в домах и на крышах по берегам канала. Проводится регата. Пять или шесть необычайно длинных и очень узких лодок с одним гребцом вступают в борьбу, и движение начинается на большом канале, а заканчивается под мостом Риальто. На второй день — прогулка на гондолах, украшенных цветами и гирляндами. На третий день — вновь прогулка по воде, но на этот раз ночная. Дворцы, дома, гондолы — все иллюминировано, океан света. Светящиеся многоцветные фейерверки отражаются в волнах, и вечер заканчивается балом во дворце дожей. «Если подумать, — писал Мармон, — о причинах, приведших к обособленности Венеции, о красоте архитектуры, об изумительном скольжении прижатых друг к другу лодок, дающих впечатление о городе, который находится в движении; если подумать о вдохновенных усилиях при подобном обстоятельстве, о народе с блестящим воображением, исключительным вкусом и необузданной любовью к удовольствиям, легко догадаться, какой спектакль нам был предложен. Это больше не могущественная Венеция, а Венеция утонченная и сладострастная».

Нет, нет, действительно, это больше не могущественная Венеция! «Венеция, супруга Адриатики и владычица морей, Венеция, которая давала императоров Константинополю, королей Кипру, принцев Далмации, Пелопоннесу, Криту; Венеция, которая унижала Цезаря и Германию; Венеция, гражданами которой считали за честь быть монархи; Венеция, которая, оставаясь республикой посреди феодальной Европы, служила опорой христианству; Венеция, разводящая львов, знатоками которых были дожи, а продавцами дворяне; Венеция, которая привозила из Греции покоренных гречанок или найденные шедевры; Венеция, которая поражала своими празднествами и своими искусствами, а также своими людьми; Венеция — одновременно и Коринф, и Афины, и Карфаген, украшающая свое чело ростральными колоннами и диадемами из цветов»[17]. Нет, нет, это больше не Венеция прошлого. О, как пала она, давая эти празднества в честь мадам Бонапарт! О, каким он стал, в высшей степени свободный город, который со дня своего основания в пятом веке всегда был независимым? Где его знаменитые бронзовые кони, которые пританцовывали под портиком Святого Марка? Отправлены в Париж как трофеи. А знаменитый лев, лев святого покровителя Венеции? Его постигла та же участь. Великий святой, чьи реликвии находятся в герцогской церкви, заложенной в начале девятого века как дар Юстиния Партисипацио, не защищает более город, который так доверял ему!

О, что стало с Кибелой[18] морей, с ее короной из горделивых башен, вырисовывавшихся в небесной дали и величественной, как владычица вод?.. «Юной она была в блеске славы, второй Тир. Победа дала имена ее детям, это была укротительница львов, знак отличия, который они принесли сквозь кровь и пламя на покоренные земли и моря. Имея множество рабов, она умела оставаться свободной и была заслоном Европы от оттоманского могущества. Призываю в свидетели этому тебя, о Канди, соперник Трои, и тебя, бессмертный залив, который видел сражение Лепанта! Ибо ни время, ни тирания не смогут стереть эти имена»[19]. С этим покончено, не увидеть больше свадьбы дожей и Адриатики! Где он, «Вучентор», знаменитая галера, подобная галере Клеопатры, огромная резная галера, все снасти которой были золотыми? Где время, когда окруженный своим двором дож, выходил из венецианского порта на «Вученторе» и триумфально двигался до пролива Лидо, где он бросал в море освященный перстень, произнося эту сакраментальную фразу: «Морская пучина, мы берем тебя в жены в знак владычества, неоспоримого и вечного».

Послы всех монархов, нунции[20] самого папы своим присутствием, казалось, признавали законность этого мистического брака. Что стало с «Вучентором»? Сначала думали отправить его как трофей во Францию на буксире каким-нибудь фрегатом. Но из опасения, как бы по дороге драгоценную галеру не захватили английские корабли, предпочли сжечь ее. А также сожгли ту «золотую книгу», в которую патриции и сами монархи с гордостью вносили свои имена. Венеция, вместо того чтобы веселиться, тебе следовало бы покрыться власяницей, и вместо того чтобы украшать себя цветами, впору сохранить их для могилы, куда будут скоро погребены твои независимость и слава! Кажутся насмешкой крики радости, которые ты испускаешь. Песни гондольеров должны были бы быть надгробным плачем. И председательствует на твоем празднике не дож, величественный и могущественный, а иностранка, креолка, которая должна была находить удивительным оказаться среди лагун как настоящая владычица!

Глава XVI

КАМПО-ФОРМИО