Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

Сколько раз до драмы, разыгравшейся 19 июля, Бонапарт мысленно переносился назад к «несравненной» Жозефине? Он удачно высадился в Александрии и после первого боя с мамелюками двинулся на Каир.

1 9 июля он находился в Вардане — или Уардане. Бурьен, державшийся чуть поодаль, видел, как он говорил с Бертье, адъютантом последнего Жюльеном и, в основном, с Жюно. Бонапарт выглядел более бледным, чем обычно. Бурьен заметил у него даже «нечто вроде конвульсий в лице и потерянности во взгляде». Несколько раз он бил себя по голове. Никогда еще секретарь не видел его «таким раздраженным, таким озабоченным». Бонапарт «с искаженным лицом» подошел к нему и «изменившимся голосом», «отрывистым и суровым тоном» бросил:

— Вы вовсе не преданы мне. Будь это не так, вы осведомили бы меня обо всем, что мне сейчас рассказал Жюно. Вот настоящий друг! Жозефина… А я за шестьсот лье от нее… Вы должны были мне это сказать. Жозефина! Так обмануть меня!.. Она… Горе им! Я истреблю все это племя вертопрахов и блондинов!.. А с ней — развод! Да, развод! Публичный, громкий скандал!.. Я должен написать, что все знаю… Это ваша вина: вы обязаны были мне сказать!

Он знает все. И ему до ужаса тяжело… Мало-помалу он приходит в себя, сохраняет ясную голову и через день выигрывает битву при пирамидах. Но улыбка ни разу не озаряет его лицо. Он печален, страшно печален даже 24 июля, вступая в Каир.

В тот же вечер, в палатке, разбитой под Гизой, Евгений пишет матери: «Милая мама, мне надо столько рассказать тебе, что я не знаю, с чего начать. Бонапарт вот уже пять дней грустит, и началось это после его разговора с Жюльеном, Жюно и самим Бертье. Этот разговор подействовал на него сильнее, чем я мог предположить. То, что я расслышал, сводится к следующему: Шарль ехал с тобой в карете и вылез только в трех перегонах от Парижа, ты виделась с ним в Париже, была с ним в Итальянской опере, в четвертой ложе, он достал тебе твою собачку и даже сейчас находится подле тебя; вот что я понял из услышанных мной отдельных фраз. Ты понимаешь, мама, что я этому не верю, но бесспорно одно: генерал сильно задет. Тем не менее со мной он держится еще более дружески. Своим поведением он хочет сказать, что дети не отвечают за грехи матери, но твоему сыну хочется верить, что все эти сплетни сфабрикованы твоими недругами. Генерал любит тебя по-прежнему и хочет лишь одного — обнять тебя. Надеюсь, что после твоего приезда все будет забыто».

На другой день из дома Элфи-бея в Каире Бонапарт пишет Жозефу и ставит брата в известность, что у него «много семейных огорчений, потому что завеса тайны разорвалась». Он вздыхает: «Как печально положение того, в чьем сердце одновременно живут самые разные чувства к одной и той же особе!»

Надеясь вскоре возвратиться во Францию, хотя в следующем месяце разгром французской эскадры под Абукиром^[182] сделает его пленником собственной победы, Бонапарт излагает брату свои женоненавистнические воззрения: «Устрой так, чтобы к моему приезду у меня появилось сельское пристанище под Парижем или в Бургундии. Я рассчитываю провести там взаперти всю зиму. Мне опостылела человеческая природа. Я нуждаюсь в одиночестве и безлюдьи. Великие дела вызывают у меня только скуку. Чувства во мне увяли. Слава приелась. В двадцать девять лет я совершенно опустошен. Мне осталось лишь сделаться законченным эгоистом. Дом я рассчитываю оставить за собой. Я никогда никому его не отдам».

Оба письма — и от Евгения, и от Бонапарта, равно как вся корреспонденция Восточной армии, были перехвачены Нельсоном. Без особой щепетильности их отослали в Лондон, и 24 ноября «Морнинг Кроникл» опубликовала их по-английски и по-французски.