Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Что касается Жозефины и ее мужа, то имеется более, нежели предположение (впрочем, менее, чем доказательство), – прощальное письмо приговоренного. Накануне смерти Александр пишет Жозефине из Консьержери, куда был переведен для допроса. Сравните это письмо с письмом, присланным с Мартиники ровно за одиннадцать лет и пятнадцать дней до того.

«4 термидора II года Французской Республики[4],

единой и нераздельной.

Все признаки чего-то вроде допроса, произведенного сегодня большому числу заключенных, указывают на то, что я – жертва злодейской клеветы нескольких аристократов, так называемых патриотов этого дома. Предчувствие, что эта адская махинация будет преследовать меня и в революционном трибунале, не оставляет никакой надежды ни увидать тебя, мой друг, ни обнять милых детей.

Не буду говорить тебе о моем сожалении: моя нежная любовь к вам, братская привязанность, соединяющая меня с тобой, не допустят с твоей стороны никаких сомнений относительно чувства, с которым я уйду из жизни при таких обстоятельствах. Мне равно жаль расстаться с любимой мной родиной, за которую я бы желал тысячу раз отдать жизнь, как жаль и того, что я не только не смогу более служить ей, но что она, видя мое исчезновение со своей груди, будет предполагать во мне дурного гражданина.

Эта душераздирающая мысль не дозволяет мне не поручить тебе заботиться о моей памяти. Старайся ее реабилитировать, доказывая, что жизнь, целиком посвященная служению своей стране и тому, чтобы доставить торжество свободе и равенству, должна в глазах народа уничтожить гнусных клеветников, набранных преимущественно из числа людей подозрительных.

Эта работа должна быть отсрочена, потому что во время революционных бурь великий народ, сражающийся, чтобы сорвать с себя оковы, должен проникнуться справедливым недоверием. Только потом он начнет больше бояться наказать невинного, чем оправдать виновного.

Я умру с тем спокойствием, которое, однако, позволяет чувствовать самые нежные привязанности, и с тем мужеством, которое характеризует человека свободного, совесть чистую и душу честную, более всего стремящуюся в своих желаниях к преуспеянию Республики.

Прощай, мой друг, пусть тебя утешают мои дети, и ты утешай их, просвещая. И в особенности научи их тому, что силой добродетелей и доблестей гражданских должны они изгладить воспоминание о моей казни и напомнить национальной признательности о моих заслугах.

Прощай, ты знаешь, кого я люблю, будь их утешительницей и своими стараниями продли мою жизнь в их сердцах.

Прощай, в последний раз в жизни прижимаю к сердцу тебя и милых моих детей…»

Как ответила Жозефина на это письмо? Скоро увидите. А что она сделала для восстановления поруганной и оскорбленной памяти Богарне? Ничего. Она ли напоминает в VII году, что гильотинированный был доведен до эшафота клеветой? Нет. Благодаря ли ей украсил бюст Богарне главную лестницу Люксембургского дворца в консервативном Сенате во время Империи? Нет.

Что же из этого следует? Она жила, как многие, как все. Она и любила так же.

Ко времени, когда до Жозефины дошло письмо Александра, она пробыла в тюрьме уже 83 дня. Еще 15 дней, и она будет свободна.

Опьяненная воздухом свободы, она утешится во всем до такой степени, что впоследствии будет в состоянии без излишней горечи рассказывать о ста днях заключения.

«Это – птичка с островов, вылетевшая из клетки. В числе выпущенных сегодня, 19 термидора[5], – пишет гражданин Куатанн, – находилась гражданка Богарне.

Эта женщина была здесь общей любимицей. Радостная весть, что Тальен придет облегчить ее мучения, снять ее оковы, вызвала тысячи аплодисментов, от которых она так расчувствовалась, что ей сделалось дурно. Придя в себя, она простилась с нами и вышла среди пожеланий и благословений всего дома».

В этой тюрьме креолка нашла Гоша.

Гош и его стремянный

Гош попал в тюрьму десятью днями раньше Жозефины. Вот приказ об его аресте:

«22 жерминаля II года Французской Республики[6],

единой и нераздельной.

Комитет общественного спасения постановляет, что генерал Гош будет арестован и препровожден в арестный дом Кармелитов, чтобы содержаться там впредь до нового распоряжения.

Сен-Жюст, Колло д’Эрбуа, Барер, Приёр, Карно, Кутон, Линде, Бийо-Варенн».

Из Кармелитской тюрьмы он был препровожден 27 флореаля (16 мая) в Консьержери. Там он дождался термидора, а с ним, 17-го (4 августа), и свободы. Двадцать восемь дней спустя он получил назначение в армию на берега Шербура, куда и выехал.

В письме двоюродному брату, наряду с инструкциями относительно заказа форменного платья, есть такие строки: «Что поделывает моя маленькая женка? Оставляет ли она тебя хоть на минутку в покое? Обними ее за меня, но не более. Очень боюсь, что Париж ей надоел. Я очень болен и не сознаю даже, что значит любить. Право же, это тяжелое бремя».