Жозефина

Правый мотор Ю-50 задымился, и самолет резко пошел на снижение. Шоссе здесь было прямое, а по бокам ни дерева, ни телеграфного столба, только низкорослые кусты, покрытые молоденькими мелкими листьями.

— Черт подери! — воскликнул Курбатов. — Он летит прямо на нас. Смотрите, он выпускает шасси!… Ложитесь!

Ему снова пришлось схватить Жозефину за руку. Они отбежали от дороги и опустились за кустами. Курбатов вытащил пистолет, а Березкин приготовил автомат к стрельбе.

Ю-50 коснулся колесами шоссе, мягко подпрыгнул и стремительно побежал по асфальту, оставляя за собой шлейф белого дыма. Огромный фюзеляж поравнялся с кустами. В окнах замелькали лица людей. Кто-то прижался к стеклу, высматривая местность.

Пробежав еще метров пятьдесят, самолет остановился, гудя и сотрясаясь от продолжающих работать моторов.

— Стрелять? — обернулся к Курбатову Березкин.

— Подожди.

— А вдруг улетит?

— Не улетит, — сказал Курбатов, — того и гляди взорвется.

Березкин щелкнул затвором своего автомата и, пристраиваясь поудобнее, плотно прижался к земле. За спиной Курбатова хрустнула ветка. Он обернулся. Жозефина подползла к нему и, сдвинув брови, острым взглядом смотрела на шоссе.

— Назад! — строго сказал он. — Получите шальную пулю.

И, махнув рукой Березкину, перебежками от дерева к дереву он стал приближаться к машине.

Моторы заглохли. Дверь приоткрылась. Сквозь небольшую щель осторожно просунулась круглая голова. Человек осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, спрыгнул на землю. Ему сбросили автомат. Затем один за другим спрыгнули еще три гитлеровца. Двое из них были в комбинезонах летчиков.

— Сколько же их там? — сказал сам себе Курбатов. Он понял, что нельзя терять время — врагов много, они могут занять круговую оборону, — и первым выстрелил в тучного немца, который медленно и осанисто шел вдоль самолета.

Гитлеровец повалился на бок. Березкин дал длинную очередь по остальным. Они тоже упали.

Несколько минут из самолета никто больше не показывался. Казалось, там уже никого не осталось. А может быть, выжидают. Курбатов подполз еще ближе. Дым медленно стелился вдоль шоссе, сначала он был плотный, потом ветер начал рвать его на клочки, и они постепенно рассеивались, путаясь в ветвях кустарников.

Курбатов вдруг увидел, что толстый гитлеровец, судя по мундиру, полковник, которого он считал убитым, пытается приподняться. Он хотел еще раз выстрелить в него, но побоялся себя обнаружить.

Эта осторожность спасла его. В дверях самолета показался высокий, худощавый человек в светлом плаще, отнюдь не военного образца. Он взмахнул рукой, и в сторону кустов, где прятался Березкин, полетела ручная граната. Она еще не успела взорваться, как коротко ударил автомат, человек в плаще схватился за плечо и полетел вниз на гудрон шоссе.

Курбатов поднял пистолет и стал яростно стрелять по окнам самолета. Он словно дал выход пламени, оно вырвалось из разбитых стекол и стало лизать обшивку. Теперь Курбатов больше не сомневался — в самолете никого не могло быть.

Толстый полковник не шевелился. Но тот худощавый, в плаще, что бросил гранату, медленно полз по направлению к кювету, оставляя за собой кровавый след.

С минуты на минуту Ю-50 взорвется, а тогда погибнет и этот. Курбатов выругался. Спасать врага, рискуя собственной жизнью. Чего только на войне не бывает!

Курбатов подавил в себе последние колебания, вскочил на ноги и, держа на всякий случай пистолет наготове, опрометью пробежал мимо горевшего самолета к краю кювета, до которого успел доползти раненый. Раненый не сопротивлялся и громко стонал. У него было худощавое бледное лицо с черными усиками. Курбатов ощупал его карманы — оружия не было. Он взвалил раненого на себя и, спотыкаясь от тяжести, потащил в кусты. Но вдруг тот словно очнулся и стал судорожно рваться, до боли царапая шею Курбатова.

— Да тише вы! — крикнул Курбатов, уже не в силах больше терпеть боль.

Скинул с себя беспокойную ношу, и раненый шмякнулся на траву у дерева. Его узкое лицо исказилось от боли.

Курбатов вытащил платок и приложил к саднящей шее.

Из кустов выскочил Березкин и, увидев в руках Курбатова окровавленный платок, яростно вскинул автомат.

— Березкин! — закричал Курбатов. — Не смей!… Опусти автомат!… Опусти, приказываю!

Березкина била дрожь. Все напряжение последних часов: ожидание смерти под свистом бомбы, злость за потерю машины, усталость от долгого пути — требовало бурной разрядки.

Курбатов сильным ударом выбил автомат из рук Березкина, и раненый вдруг, охнув, откинулся к дереву.

— Перевяжи его!

Березкин медленно приходил в себя.

Курбатов разглядывал раненого. Подвижное лицо, лохматые черные брови, удивительно не соответствующие тоненькой, тщательно подбритой полоске усов. Курбатов невольно заметил небольшую ладонь с длинными пальцами. Почему-то эти длинные пальцы с коротко остриженными ногтями вызвали у него обостренное недоброе чувство. Холеные ручки, только что метнувшие гранату!

— Перевяжи его! — повторил он.