Жребий

«4 октября.

Дорогие юные друзья!

Как чудесно, что вы заглянули ко мне!

Я никогда не питал отвращения к общению — оно составляло одну из величайших радостей моей долгой и частенько одинокой жизни. Приди вы вечером, я бы с огромным удовольствием лично приветствовал вас. Однако, заподозрив, что вы предпочтете явиться при свете дня, я счел за лучшее удалиться. Оставляю вам небольшой знак своей признательности: там, где я коротал дни, покуда не решил, что мне больше подойдет иная квартира, находится весьма близкая и дорогая одному из вас особа. Она очень мила, мистер Мирс — очень приятна на вкус, если мне будет позволено маленькое «бонмо». Мне она больше не нужна, и потому оставляю ее Вам для — как там у вас говорится? — разминки перед главными событиями. Если хотите, чтобы разжечь аппетит. Посмотрим, как Вам понравится острая закуска перед той главной переменой блюд, какую Вы ожидаете.

Мастер Питри, Вы ограбили меня: лишили самого верного и находчивого слуги, какого я когда-либо знал. Вы косвенным образом явились причиной моего участия в его уничтожении, причиной того, что меня подвели собственные аппетиты. Несомненно, Вы прокрались сюда за его спиной. Я доставлю себе удовольствие заняться Вами лично. Но, думаю, в первую голову — Вашими родными. Сегодня… или завтра… или послезавтра ночью. Затем — Ваша очередь. Но Вы войдете в мой храм, как мальчик-певчий, кастратом.

А, отец Каллахэн… что же, они убедили Вас придти? Я так и думал. Прибыв в Иерусалимов Удел, я следил за Вами из некоторого отдаления — так хороший шахматист изучает игру противника. Хотя католическая церковь — не самый старинный мой противник. На заре ее возникновения (когда последователи вашей веры скрывались в римских катакомбах и рисовали на груди рыб, чтобы отличать одного от другого) я был уже немолод. Слабенькая кучка жеманно улыбающихся хлебоедов, благоговеющих перед овечьим спасителем… А я уже был силен! Обряды Вашей церкви еще и не зачинались, а мои уже были древними. И все же я оцениваю Вас должным образом. В добре я разбираюсь не хуже, чем в зле. Я не пресытился.

И я одержу верх. «Как?» — спросите Вы. — «Разве не несет Каллахэн символ Чистоты? Разве не ходит Каллахэн днем так же, как ночью? Разве не существует дивных зелий и снадобий и языческих, и христианских — о которых мне и моим землякам рассказал наш добрый друг, Мэтью Бэрк?» Да, да и еще раз да. Но я живу на свете дольше Вашего. Я не змея, но отец змей.

И все-таки, скажете Вы, этого мало. Так и есть. В итоге, «отец» Каллахэн, Вы сами погубите себя. Что Ваша вера? Слабая и дряблая. Что Ваши проповеди любви? Предположения. Только о бутылке толкуете Вы со знанием дела.

Милые друзья мои — мистер Мирс, мистер Коди, мастер Питри, отец Каллахэн! Наслаждайтесь своим пребыванием здесь. «Медок» превосходен — его специально доставил для меня последний владелец этого дома, чьим обществом я никогда не был в состоянии наслаждаться. Если, завершив предстоящий вам труд, вы не потеряете вкуса к вину, прошу быть моими гостями. Мы еще увидимся лично, и тогда я каждого поздравлю в более личной форме.

Пока же — прощайте.

БАРЛОУ»