Жребий брошен

У галлов было много рабынь-римлянок, приобретенных на рынках, но свободную и притом знатную во всей Галлии нельзя было достать, потому что жены и дочери по римским обычаям не могли следовать за воинами в поход, как хранительницы домашних очагов[69]. Матрона считалась почти священной особой и во многих случаях была жрицей государственных молений, как, например, у алтаря Доброй Богини. Она не имела права надолго отлучаться из Рима, кроме как в Байи, свои виллы и другие ближние места.

Сподвижники Цезаря, любившие своих жен и родственниц, вызывали их за Рубикон в Этрурию для свидания во время отпусков, как делал и сам Цезарь.

Вожди и друиды долго сидели у кургана, задумавшись над вопросом, откуда им добыть знатную римлянку, пока тот же Коммий не надоумил их, что у битуригов живет отвергнутая жена Луктерия.

Многие знали Амарти, но знали ее как неаполитанку, дочь отпущенницы-лигурийки. Имя Амариллы, искаженное на греческий лад[70] с целью скрыть ее происхождение от ненависти галлов, повело к спору, в котором слова Коммия, который руководствовался только уверениями Эпазнакта, слышавшего историю красавицы от грека Аминандра, пытались опровергнуть.

Луктерий упорно отвергал римское происхождение и знатность своей жены, но не потому что жалел ее, а во избежание новых укоризн за плутни.

Верцингеторикс, до сих пор злившийся на Амариллу, отвергшую его любовь, во что бы то ни стало захотел погубить в мучениях эту бедняжку, гонимую Роком с самого детства. Он ухватился за предложение Коммия со всей горячностью дикаря, доказывая, что Амарти – знатная римлянка. Луктерий не уступал, и сольдурии поссорились бы, если бы друиды не помирили их.

Эпазнакт уже научился у Цезаря сеять дипломатические раздоры, где ему было нужно. Оставаясь сам в стороне, он действовал через Коммия и других своих приятелей. Действовать в этом направлении было нетрудно, потому что раздор среди галлов рос, как бурьян без посева.

Камулоген, приверженец старины, ненавидел Амбриорикса как сторонника нововведений; Литавик враждовал с Верцингеториксом из-за вопроса о первенстве эдуев или арвернов. Глупый Коммий, не понимавший целей Эпазнакта, делал угодное своему сольдурию, нередко становясь предметом насмешек. Эпоредорикс и Вирдумар, племянники Дивитиака, присоединившиеся к заговору с целью скорейшего получения наследства от слишком долговечного дядюшки, также не ладили между собой.

Лазутчики Цезаря, болтавшиеся меж дикарей в женском платье и в виде купцов-греков или германцев, узнавали решительно все происходящее, а иногда и сами направляли дело восстания, как находили удобнее для себя, помогая своими советами Эпазнакту и его сторонникам.

Цезарь, находясь у берегов Рубикона, получил известие о смерти Клодия и резне в столице, узнал и обо всех слухах, дошедших в Галлию и бывших причиной заговора вождей. Бросив все, он поспешил на север, зная, что легионы без него, как тело без души, а Галлия была ему дороже Рима, как нечто уже собственное.

Он явился туда в то самое время, когда мятежники менее всего его ожидали.

Сигнал к общему восстанию был подан карнутами. Однажды весной в час восхода солнца все римляне, находившиеся в Генабе (ныне Орлеан), в том числе войсковой провиантмейстер Цита, были перерезаны.

В этом году вергобретом арвернов был Гобанитион, дядя Верцингеторикса, – человек уже пожилой, но не закостенелый в предрассудках и благоразумный, – одна из тех личностей, что не любят, «противу рожна прати», а стараются приспособиться ко всяким обстоятельствам.

Все, совершавшееся в Галлии зимой и весной этого года, было старому королю не по нраву; в последнее время Гобанитион часто был не в духе, косясь на вождей за то, что втянули его родных в заговор, из которого, как он предсказывал, никакого толка не выйдет, а лишь погибнут лучшие люди, полезные отечеству, – погибнут по сумасбродству.

Гобанитион сидел в своей хижине и ворчал, осуждая новые затеи, Амбриорикса и других фанатов с горячими головами, предпочитающих лучше погибнуть за дело, которого нельзя выполнить, чем покориться необходимости, когда слуга доложил ему, что приехал Эпазнакт, переодевается с дороги и сейчас пожалует к нему.

Характер Эпазнакта был с детства странный – порывистый и неуживчивый, он постоянно стремился к отысканию на земле истинной справедливости и честности, не довольствуясь тем, что люди обыкновенно принимают за такие добродетели, – стремился до того усердно, что даже получил в насмешку над собой прозвище Непоседа-Правдоискатель. Товарищи смеялись, а старшие просто не терпели Эпазнакта, не имея, однако, возможности отделаться от него совсем, потому что он был знатного рода и очень богат.

Пока в Галлии не было римлян, Эпазнакт постоянно мутил молодежь то тут, то там, затевая походы на соседей или усобицы. Явился Цезарь – и Эпазнакт рьяно кинулся драться против него, присоединившись к гельветам, а потом – к германцам; это последнее чуть не подвело его под смертный приговор старейшин, но он выпутался, вовремя ловко задобрив в свою пользу римлян деньгами.