Жребий брошен

Настала ночь. Риг-тан и Амарилла решили, отказавшись от сна, использовать это время на последние земные распоряжения. Старуха спросила рабынь: желает ли кто из них умереть вместе с ней, и трое согласились. Остальным она раздала кое-что из своих вещей на память, а затем вынула свою жертвенную сорочку, сшитую собственноручно после смерти мужа для церемонии самосожжения, и вытряхнула из нее пыль. Амарилла также раздала служанкам свои украшения и, следуя указаниям Риг-тан, принялась шить жертвенную сорочку для себя. Ее руки дрожали над этой ужасной работой. Ей не раз вспоминались слова Эпазнакта о том, что до полуночи еще можно спастись в лес к его приверженцам. Сердце ее рвалось от страха к единственной надежде, но самолюбие и горделивое сознание собственного достоинства удерживали от нарушения клятвы; притом она знала, что теперь Риг-тан уже не отпустит ее, потому что после произнесения согласия она принадлежит ей, давши старухе право даже на удержание силой.

Покуситься на явное бегство она не могла, зная, что ее не пустят, даже, может быть, свяжут, а уйти тайно не хотела, чтобы не оскорбить свою благодетельницу ради спасения жизни, которая не может быть радостна. Амарилла колебалась, не решаясь ни на что, и пробовала только робко доказывать старухе, что ей рано умирать вместе с ней.

– Быть может, в самом деле, я должна жить, чтобы стать кому-нибудь полезной, – сказала она.

– Полно, дитя мое, мужайся! – возразила Риг-тан. – Ободрись! Ты молода… молодость робеет огня… это естественно, но, Амарти, священное пламя очищает все грехи, а ведь ты грешна, дитя мое. Ты сама много раз называла себя грешницей.

– Да, Риг-тан, я – грешница. Ты не знаешь моих ужасных тайн.

– И мне не надо знать их, милая.

– Страдания, которые я уже вынесла, мне кажется, достаточны для того, чтобы искупить мои преступления. Огонь, ах!

– Огонь не страшен мужественному сердцу. Напутственное заклинание друида помогает душе выйти из тела сквозь пламя без ощущения сильных мучений.

Если бы тебе предстояло погибнуть в огне пожара, то твой страх был бы естественен, но ведь это будет пламя священное, вызванное трением жертвенных досок при молитвах. Вспомни, как радостно шла на костер моя золовка Этельрэда! Она приняла от друида факел и подожгла дрова, а потом, не привязанная, легла сама подле покойника, улыбнулась и кивнула нам, охваченная пламенем, точно грелась у печки.

– Ее сжигали друзья и родные, а меня…

– Ты боишься Верцингеторикса, но ведь я буду с тобой. Он твой враг, но он все-таки храбрый вождь и теперь даже вергобрет. Смерть от руки его очень почетна.

Если ты твердо произнесешь при свидетелях твое согласие, то Верцингеторикс не будет иметь права мучить тебя больше, чем требуется для агонии жертвы. Я защищу тебя; я лягу подле тебя; я получу удары вместе с тобой. Ободряясь моим примером, ты легко вынесешь час страдания, а затем… ты знаешь, милая, что ждет нас за гробом: души трусливых людей превращаются в злых корриган, осужденных жить в болотах, или уродливых духов, кующих оружие богам, томясь в каторжной работе под землей. Души же смелых носятся в воздухе, как эльфы и феи, одаренные могуществом. По прошествии многих тысяч лет все мы снова возрождаемся к земной жизни, но боги даруют участь по былым заслугам – приятные богам родятся в богатстве и знатности, а неугодные – в бедности или даже рабстве.

Амарилла с глубоким вниманием слушала речи старухи, пытаясь ободриться ее энергией, но сильная тоска угнетала ее молодую душу. К ужасу смерти присоединилось еще опасение, что она оскорбила Эпазнакта своим отказом. Он нарочно свернул с дороги, отправляясь в Аварикум, заехал сюда, чтобы спасти если не бабушку, то ее одну, потому что его доброе сердце с самого начала знакомства желало ее, а она не пошла за ним.

Этой ночью Амарилле впервые подумалось о том, что Эпазнакт, быть может, любит ее – оттого и мстил постоянно за нее Луктерию и его другу. Все, чего она прежде никогда не сопоставляла, сплелось теперь в непрерывную цепь событий, доказывая чувство молодого дикаря. Амарилла любима – любима человеком, которого уже много лет знает, не разделяя общей антипатии к нему. Но любит ли она его сама? Она его любит, но не должна любить. Он имеет сольдурия, оттого и не сватался за нее, боясь оскорбить, как Луктерий.

Ах, каким добрым, честным, преданным показался ей теперь этот дикарь! Он называл себя приверженцем римлян; если он долго поживет между ними, то многое, что теперь не нравится в нем Амарилле, может сгладиться под влиянием цивилизации. Зачем Амарилла в тоске и гневе произнесла безумную клятву отречения от родины?!

Волнение душило красавицу; она несколько раз выбегала на крыльцо, порываясь уйти в лес, но не решалась, опасаясь, что слуги Риг-тан догонят ее. Неумолимое время между тем утекало. Жертвенная сорочка дошита на скорую руку; осталось только украсить ее белой лентой у ворота. Стало светлеть. Пропели петухи, возвещая рассвет. Раздался лай собак, но слуги уняли их. В хижину вошел высокий незнакомец в полном вооружении.