Жребий брошен

Все участники церемонии прошли в храм Юпитера Капитолийского для принесения благодарственной жертвы, за ними последовали знатнейшие женщины. Площадь опустела, народ разбрелся по домам, кроме небольшой кучки зевак, смотревших как красавица бьется в истерике, получив весть о смерти мужа. Одни лишь жалели ее словами, а другие совались со своими непрошеными услугами, предлагая кувшин с водою, нюхательные эссенции и всякие снадобья. Дикие рыдания Амариллы постепенно перешли в тихие всхлипывания, потом она погрузилась в забытье, близкое к обмороку, которое продлилось часа три.

Затем Амарилла очнулась и открыла глаза. Она сидела на лестнице одного из зданий форума, склонив голову на плечо Мелании. Марцелина накладывала ей на темя полотенце, смоченное уксусом. Две женщины из толпы суетились, выхваляя свои врачебные знания с предложением помощи.

Луктерий стоял поодаль, понурив свою белокурую кудрявую голову.

– Где я? С кем я? – спросила Амарилла, сомневаясь, не спит ли она.

– Высокородная Рубеллия находится среди самых преданных слуг своих, – ответила льстивая старуха Мелания.

– Что… что случилось? Что было здесь?

– Успокойся, госпожа! Не угодно ли свежей воды?

Амарилла закрыла лицо руками, но через несколько минут отняла их и тихо, в полном отчаянии произнесла:

– Неужели все это правда? Он не вернулся, он убит!

Ее голова тяжело поникла на плечо Мелании; она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, как будто желая навсегда погрузиться в сон.

– Добрая госпожа не видела супруга мертвым, – громко и отчетливо произнес Луктерий.

Безутешная красавица встрепенулась от звука его голоса и повторила:

– Не видела супруга мертвым…

Она взглянула на галла, но на этот раз не смутилась от взора красавца, который светил ей, точно путеводная звезда во мраке.

– Зачем оплакивать того, кого мы не видели бездыханным!

– Луктерий, что значат твои слова?

Слабо улыбнувшись, Амарилла поманила галла к себе. Он опустился на колени пред нею, поцеловал край ее покрывала и сказал:

– У вестника смерти нет еще уса над губою.

– Ты не веришь словам Церинта?

– Не верю. Не меч, а детская игрушка приличнее руке воина, которого госпожа назвала Церинтом. Мудрый не может принимать без доказательств за правду то, что болтает дитя.

– Публий жив?! Жив?!

– Пусть госпожа спросит свое сердце. Если ты сильно любишь своего супруга, сердце-вещун само отзовется. Само скажет, истину ли возвестил оруженосец.

Амарилла склонила голову на руку в глубокой задумчивости. Луктерий сел у ее ног на нижнюю ступень лестницы.

– Не знаю… сомнение в сердце моем, – сказала Амарилла через несколько минут.

Такой разговор между носильщиком и матроной, принявший характер некоторой интимности, был против инструкций, данных Фульвией ее служанкам, а потому хитрые женщины поспешили перебить его.

– Высокородная Рубеллия, – сказала Мелания, – осмелюсь обратить твое внимание на то, что полдень настал. Сегодня довольно жарко, совсем по-весеннему. Твоя головка очень горяча, ты захвораешь.

– Это правда. Пора домой, – сказала Амарилла.

– А если мой совет будет милостиво выслушан, – вмешалась Марцелина, – то я скажу, что высокородной Рубеллии не следует быть сегодня дома раньше вечера.

– Это почему?

– Ты сильно взволнована, госпожа, тебе надо развлечься.

– И я со своей стороны согласна с этим, – поддакнула Мелания, – не пойти ли тебе в храм? Мы еще успеем прийти к концу жертвоприношения.

– Нет, добрая Мелания, – ответила Амарилла, – я не пойду в храм. Могу ли я благодарить богов, не защитивших моего мужа? Нет, нет! Это было бы профанацией, оскорблением богов, если бы я стала петь вместе со счастливыми гимны благодарения и славословия, имея в сердце печаль.

– Куда же тебе угодно? Тебе не следует сейчас возвращаться домой – пустые огромные комнаты еще сильнее возбудят тоску одиночества.

– И, может быть, ох… может быть, вдовства…

– Ведь у тебя, госпожа, нет дома любимой рабыни.

– Это правда. Сегодня там нет ни любимых, никаких. Я их всех отпустила на триумф. Моя ключница, старая Амиза, как и я, верно, горюет, потому что оруженосец моего мужа – ее муж, а он тоже не вернулся, пропал. Ее ворчание, неумолчная болтовня мне опротивели. Она когда-то была любимицей моей матери. Она все твердит мне одно и то же о почтении к родителям, которых не за что почитать. Нет, не пойду домой к Амизе. Проводите меня в Коринфские ряды, к моей молочной сестре.

– Это, осмелюсь тебе доложить, также не совсем хорошо, госпожа, – возразила Мелания, – у твоей молочной сестры теперь, конечно, идет пированье по случаю возвращения ее брата, а печальная гостья – веселому пиру помеха.

– Кроме того, – перебила Марцелина, – среди купцов водится пьянство без меры. Кто-нибудь там привяжется к тебе, госпожа.

– И это ты дельно сказала, – заметила Мелания, – а ты как полагаешь, госпожа?

Льстивые служанки уже успели до того завладеть Амариллой посредством своей болтовни и ухаживаний, что она их считала добрейшими существами в мире.

– Да, – подтвердила она.