Жребий брошен

Друзья на несколько минут замолчали. Фабий насвистывал какую-то веселую любовную арию, а Валерий задумчиво глядел вперед на дорогу.

Кто был этот Валерий Процилл, которому суждено играть не последнюю роль в судьбе Цезаря? Это был молодой человек приятной наружности, с изящными манерами и кротким характером, вежливый и хладнокровно-рассудительный. Происхождения он был не знатного и далеко не считался богачом. Его отец Валерий Кабур был помещиком в Цизальпинской Галлии или Лигурии. По протекции Валерия Флакка, которому он оказал какие-то услуги, Кабур получил права римского гражданства и был причислен к роду Валериев. После смерти старика два его сына разделили свое наследство так, что старший Донотавр остался хозяйничать, а младший Процилл с небольшим капитальцем приехал в Рим искать счастья.

Валерий Процилл скоро прожил свои деньги. Не кутил он и не играл в кости на отцовское наследство, но ему просто, как говорится, не повезло в Риме. Пробовал он заниматься торговлей, пробовал отдавать внаем арендованный дом, пробовал откармливать мурен и зайцев на продажу – все пошло прахом, и юноша поневоле прибегнул к защите друзей, главным из которых был Фабий, сын Санги. Часто Валерий задумывался о своем будущем; роль приживалки у Фабия вовсе не нравилась ему; он ничего лучше не придумал, как искать выборной должности, хоть в самый маленький городок, и искал ее, но пока не нашел. В его жизни случилось событие, несколько усложнившее заботами его путь.

Валерий не влюбился… такой хладнокровный и расчетливый человек, как он, не может влюбиться сразу, как пылкий Фабий и другие, нет… Валерий нашел себе подходящую партию – девушку, которая понравилась ему, – и решил жениться, хотя эта невеста была беднее его самого.

Фабий нарушил молчание продолжением прерванной беседы.

– Поверь мне, Валерий, – сказал он, – лучше помириться и стать другом Цезаря, чем быть с ним во вражде. Ради своего дорогого Милона Цицерон упускает свои выгоды, как воду сквозь пальцы. Вражда его с Клодием не принесет тому пользы… лучше бы убрался он в Египет, когда ему давали поручение туда! Нет, он не поехал, чтобы не показаться беглецом. Убрался же его друг Помпоний Аттик даже без всякого поручения, а никто его не называет беглецом.

– Конечно, человеку, который скомпрометировал себя, как Цицерон после процесса Клодия, ничего не остается лучшего, чем путешествие по заграничным святыням.

– Цицерон не Цезарь, друг мой! Цезарь еще хуже скомпрометировал себя скандалом при дворе царя вифнского, да ему все сошло с рук, такова Цезарева Фортуна! А Цицерон не то. Разве Цицерон мог бы сделать то, что сделал Цезарь со своим товарищем? Никогда! Славно отделал Цезарь Бибула! Ха, ха, ха! Не поладили и повздорили; Цезарь взялся за оружие, кликнул своих друзей и протурил Бибула с форума, пусть потом толкуют об этом поступке, что угодно! Вот что называется умением заставить говорить о себе! Только гении способны на такие штуки! Я уверен, что Цезарь протурит всякого, кто вздумает спорить с ним. Даже жалобу Бибула на насилие не приняли в сенате, и Бибул с тех пор никуда носа не показывает… ведь ты знаешь песню…

Все, что сделалось
В дни последние,
Совершилось то,
Все при Цезаре,
Но не помню я,
Чтобы что-нибудь
Было в консульство
Марка Бибула…[20]

Пропевши это саркастическим тоном, Фабий громко расхохотался и готов был бесконечно продолжать речь о своем полубоге, если бы друг не прервал его.

– До свидания! – сказал Валерий, сворачивая на другую дорогу, и поехал мелким леском одиноко.

Чудный весенний вечер навеял глубокую думу на мысли молодого человека. Последние лучи заходящего солнца, прорезаясь между стволами деревьев и сучьями кустарников, ярко сияли, точно пламя, окрашивая все на своем пути в пурпур. Все было тихо вокруг, только две-три птички, собираясь на ночлег в гнезда, перекликались где-то незримо в кустарнике.

– Будет ли у меня свое гнездышко? – мечтал Валерий, радостно предаваясь очарованию этого вечера.

Он любил и был любим взаимно, не видя препятствий к счастью, потому что родня его невесты вся заключалась в полуслепом старике-дедушке, а его брат не имел на него ни права, ни влияния. Полюбил, посватался, получил согласие… кто же помешает ему жениться?

В этот вечерний час Валерия ожидали близ виллы Цитерис, но не на буйную пирушку с танцами и азартной игрой.

На берегу озера, на опушке рощи, посвященной Церере, возвышался небольшой бедный сельский храм из белого камня. Неуклюжие толстые колонны его портиков растрескались и почернели от времени, вместо отвалившейся извести на стыках камней лепился зеленый мох, из которого выглядывали ящерицы.