Жребий брошен

— Проклятье… — Олег простер руку в сторону залитого кровью края поля, зажмурился и как мог четче и размереннее произнес заветные слова: — Аттара храш коми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!

Когда он открыл глаза, мертвецы уже поднимались — залитые кровью, с пробитыми доспехами и расколотыми щитами, поднимались, продолжая удерживать в руках мечи, которыми минуту назад бились против Олега.

— Убейте их! — указал на атакующего врага ведун, и восставшие из мертвых повернулись, готовые к первой после своей гибели схватке.

Но у них не было ни больших щитов, ни пик, ни времени, чтобы все это подобрать и сомкнуться в строй. Всадники налетали на них, сбивали конской грудью, рубили сверху — зомби прикрывались щитами, резали брюхо скакунам, чтобы потом добить упавших.

Потом примчались колесницы, пробивая рыхлую массу пехотинцев грудями коней, прочными дышлами, кромсая их шипами колес. И опять самыми уязвимыми оказались рысаки — стоило легионеру рубануть одного, как повозка опрокидывалась, раскидывая возничих и метателей копий, как ненужные игрушки.

Олег опять вскинул руку:

— Аттара храш коми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!

Ему некогда было смотреть, что происходит сейчас с фалангой, все его силы и внимание сосредоточились на том, чтобы заткнуть прорыв, удержаться, не дать второй раз обойти фалангу со спины. Вот поднялись мертвецы, убитые считанные секунды назад, развернулись навстречу бывшим друзьям, вскинули клинки. И опять всадники принялись прорубаться через рыхлый строй. Все ближе, ближе, ближе.

— Теперь точно пора… — Олег снял щит с задней луки, крепко ухватил за перекладину, вытянул из ножен саблю. Послал коня вперед.

Ближний к нему каимец как раз пытался зарубить бывшего возничего колесницы в шлеме с высоким гребнем из конских хвостов на макушке, но удары его раз на разом приходились на вскинутый горизонтально меч. Ведуна воин, увлекшись, просто не заметил, и Олег с замаха полоснул его клинком поперек спины.

Слева, сбив хромающего мертвеца, наскочил другой враг. Середин подставил под падающий на голову меч свой щит, попытался уколоть противника саблей снизу, но тоже попал в деревяшку. Чуть отпрянул, отдергивая деревянный диск, успел уловить поверх него взгляд больших голубых глаз по сторонам от наносника. Каимец опять рубанул сверху — но Олег на этот раз поймал чужой клинок на саблю, отвел в сторону, а щит резко метнул вперед, окантовкой в открытую грудь врага. Тот охнул, повалился от седла — но теперь на Середина налетели сразу двое. Он вскинул щит, закрываясь от одного, отбил саблей удар другого, опустил деревянный диск, стремительно нанося укол кончиком клинка. Пусть наугад, но шанс есть. Сталь упруго отдала в руку, входя во что-то мягкое, и в тот же миг на лопатки, выбивая из легких воздух, обрушился тяжелый удар. Милостью прекрасной Мары, пластинчатая броня выдержала плоский шлепок, и ведун смог, выдергивая саблю, тут же широким движением рубануть неловкого бойца понизу, под щитом, глубоко рассекая тело чуть выше бедра.

— А-а-а! — Раскидывая пехотинцев, прямо на него неслась колесница.

Рубануть лошадиную голову Олег не успел, вскинул щит. Мощный удар копья выбил щит у него из рук, но ведун успел взмахнуть саблей и достал мчащегося мимо, излишне ловкого копейщика по шее сзади. Узнать результат удара он не смог: лошадь повалилась набок — похоже, шипы со ступицы переломали ей ноги. Олег спрыгнул, но неудачно, на чье-то тело, поскользнулся, упал на спину. Последнее, что он увидел — так это обитое медными заклепками колесо, неотвратимо накатывающееся на грудь..

* * *

Первое, что понял Олег, когда пришел в себя, так это то, что он умер. Тело он чувствовал до уровня сосков, ниже шло нечто вроде широкого ожога — во всяком случае, все горело, как в огне, — а еще ниже вообще ничего не ощущалось. Руки тоже не откликались на попытки почесать нос, пригладить волосы или потереть затекшее и замерзшее ухо. Вдобавок ко всему, и вокруг не было ничего. Ни света, ни тени, ни дуновения ветерка.

— Значит, атеисты были правы, — с горечью признал ведун. — Нет ни ада, ни рая, нет Валгаллы, нет даже Калинова моста через реку Смородину и царства прекрасной Мары. После смерти настает полное вечное ничто. Или это сама смерть и есть?

— Никак, колдун, очнулся? — услышал он совсем рядом голос Любовода. — А я уж думал, помер ты совсем.

— Понятно, — вздохнул Середин. — Беру свои слова обратно. Атеисты почти наверняка врут.

— Это ты о чем, друже?

— Да так, мысли всякие. Мы где?

— В порубе здешнем. Мало того, что у них города, как ямы, так под ними еще и порубы имеются. Смех просто! Можно подумать, сами иначе живут.

— Так ты видел, как нас сюда тащили?