Жребий брошен

О степени уважения каимцев к своим пленникам можно было судить и по тому, что поволокли их — спасибо, под мышки, а не за ноги, — не в какую-нибудь баню или хотя бы ванную, а во влажную, поросшую плесневелым грибком и наполненную паром комнату, где полсотни румяных упитанных баб отбивали, выполаскивали, натирали щелоком белье, рубахи, штаны и прочее тряпье. Здесь пленников и помыли — путем обливания из ведра теплой водой, растирания все тем же щелоком и повторного обливания. Любовод и холоп после этой процедуры смогли встать на ноги, а вот Олега все равно пришлось нести — двое стражников доставили его на скрещенных руках в небольшую комнату, устланную ковром, с разукрашенной цветами кошмой на стенах и набранным из сосновых стволиков потолком. Вход находился, как принято в здешних землях, в потолке, свет струился через узкую прорезь у самой стены.

— Зеркало… — тут же опознал недоступную драгоценность купец. — Свет отражает наружный.

— Да уж, окон тут не прорезают, — согласился ведун, уложенный на покрытую махровым покрывалом лавку. — Отчего окон не уважаете, служивые?

Воины, не ответив, удалились.

— Ты чего это, колдун, все смерти у князя здешнего выпрашиваешь? — тут же сменил тему Любовод. — А ну, напросишься?

— Не, не напрошусь, — усмехнулся через боль ведун. — Где ты видел, чтобы князь-победитель побежденного убеждал, что неправильно тот поступал намедни? Над побежденным воеводой насмехаются — сколько угодно. Оскорбляют — тоже запросто. С уважением в палатах дорогих удерживают — и такое бывает. Отпускают за выкуп сплошь и рядом. Но зачем, скажи, победителю проигравшего уговаривать, что тот сражался на неправильной стороне? Похоже, нужны мы зачем-то Раджафу, вот и уговаривает, время свое тратит. А коли нужны — зачем казнить?

— Может, о брате своем выведать чего хочет? — подал голос Будута. — Об Аркаиме?

— А ты много о нем знаешь? — покосился на него Олег. — Чего рассказать-то сможешь? Нет, для расспросов о брате ему проще выкрасть кого из местных. Того же Черного Сарыча при его очередном наскоке на этот берег заловить. А мы чужие. Чего у нас выспросишь? Не-ет, другие у него планы.

— А ну, колдун, он желаемое от нас получит, а нас опосля на осину качаться повесит?

— Вот то-то и оно. — Олег опять опустил голову на подстилку. — Потому я и хочу, чтобы он нас гостями публично признал. Гостей ведь вешать, сам понимаешь… Не «комильфо».

— Чего? — не понял купец.

— Не… не по понятиям… — Середин никак не мог подобрать нужного слова. — Ну, нехорошо. Аморально.

— Дык ведь… Че князь сказал, то и правильно. Захочет повесить, друже, — вздернет, хоть и отцом родным до того называть станет. Али не истребляли князья отцов и братьев своих, коли на стол стремились? А уж чужаков-то…

Закончить разговор не удалось. Открылся люк, из него в сопровождении двух полуодетых девиц и двух молоденьких мальчиков с мешками через плечо, одетых в одни шаровары, появился седобородый Ларак. Будута, глядя на девок, довольно зацокал языком — но они всего лишь сложили на одну из скамеек стопки чистой одежды и тут же ушли. Старик же присел рядом с ведуном, подманил мальчишек, указал на пленника:

— Глядите. Муж сей получил удары тяжелые по груди, отчего кожа его мертветь начинает, местами язвы гнилые появились. Как сие нам исцелять надобно?

— Горячительной мазью, ученый Ларак, — обрадовался один из мальчишек, — горячительной мазью! Кровь прильет, наполнит сосуды, напоит ткани, и они исцелятся!

— Как же они исцелятся, коли мертвы уже! — шлепнул ладонью мальчишку по лбу старик. — Мертвы и гнилостью истекают!

— Нужно запустить туда опарышей, ученый Ларак, — высказался второй мальчуган. — Опарыши токмо мертвую плоть едят, а живой не трогают. После них язвы пропадут, раны очистятся, а чистую рану можно мхом болотным заложить. Мох любую гниль зараз убивает, оттого она чистой остается и заживляется!

— Молодец! Давай, бери их и накладывай.

— Ой, мама, — искренне содрогнулся ведун и закрыл глаза. Сопротивляться не стал, потому как знал про такой способ лечения. Но до сей минуты — только теоретически.

Что-то прикоснулось к груди, он испуганно вскрикнул, приподнял одно веко. Оказалось, пока еще — только пальцы мальчишки. Ларак стоял позади и что-то перемешивал пальцем в глиняном горшочке размером с кулак.

«Лучше не знать…» — подумал Олег и закрыл глаза поплотнее.

Старый лекарь с учениками молча возились, постукивали крышками глиняных сосудов, время от времени прикасались к нему руками, протирали что-то тряпочками. Никакой боли ведун не чувствовал, а потому предпочел не вмешиваться.

— Та-ак, молодец, Морок, все ладно исполнил. Теперь что?

— Теперь мох болотный, учитель.

— Это верно, Морок, мох на ране хорош. Он и кровь остановит, и гниль внутрь не допустит… Ты куда смотришь, Латух? — Послышался звук подзатыльника. — Слушай, коли другие умнее оказываются. Стало быть, мох на ране хорош. Но тут у нас крови-то, почитай, что и нет. А потому можно порошком цветочным присыпать. Он в малой крови запечется, да ранки-то и закроет. А гниль он так же хорошо, как и мох, отпугивает…