Жребий Кузьмы Минина

   — Убили, убили нашего благодетеля, матушка! — по-бабьи заголосил он. — Охранный начальник Петруха Урусов убил... Отмстил поганый за хана своего Ураз-Мухамеда. На санях из самопала подшиб, а опосля ещё головушку саблей... Напрочь головушку-то, напрочь... не уберегли родимца!..

Волчицей взвыла Марина, бросилась вон из покоев, вон со двора. Бежала, ничего не видя. По улицам разъярённые толпы уже гонялись за татарскими мурзами, до смерти забивали их.

На санях везли в церковь обезглавленное тело. Марина натолкнулась на эти сани, безумно рванулась в сторону, и тут же скорчило её, опрокинуло. Подбежавшие челядинцы подхватили свою царицу, унесли в покои.

Очнулась Марина поздней ночью, при блескучем мерцании свечей увидела крадущуюся к дверям тень. Не успев испугаться, узнала шута. В руках он держал тяжёлую пухлую книгу.

   — Цо? Цо то ест? — иссохшими губами прошелестела Марина.

Шут обернулся к ней, таинственно подморгнул:

   — Талмуд государев. Надобно ухоронить.

   — Талмуд? — изумилась царица.

   — А тебе неужли неведомо? Осударюшко-то наш...

Марину снова стало корчить, и Кошелев исчез. Постельная девка, спавшая прямо на полу, мгновенно вскочила, услышав протяжный Маринин стон.

Через несколько дней косматый площадной подьячий сновал по калужскому острогу и пьяно вопил:

— Ивашкой нарекли младенца!.. Иваном!!! Царь пресветлый народился!.. На страх боярам явлен новый Иван Грозный!..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Хоть и присягнул сторожевой Зарайск Владиславу, однако с Москвой перестал сноситься и держался наособицу. Ближе Москвы была Рязань, а там затевал новую крамолу неугомонный Прокофий Ляпунов.

Присыпанные снегом, неколебимыми богатырями стояли семь суровых, словно бы насупленных, башен зарайского кремля, сложенных до половины из белого, грубо отёсанного камня с кирпичной кладкой поверху. Никаких украшений, никаких затейливых венцов — всё для боя, для обороны и отпора. Глубокий ров окружал крепость, синея свежими намётами. С белёсого неба цедился окрест тускловатый зыбкий свет.

Оглядев пустынные дали и реденькие извилистые нити тропок на застылом русле Осётра, князь Пожарский вышел из-под деревянного шатра наугольной Караульной башни и неспешно двинулся по стене.

На широких галереях копошились пушкари, поднимая на блоках заряды и укладывая их у своих затинных пищалей. Вверх и вниз по лестницам, приставленным к переходам, деловито сновали ратники. Их передвижения убеждали Пожарского, что дело спорится на всех трёх ярусах боя: верхнем, среднем и подошвенном.

Но озабоченность не сходила с его впалого лица. Ратников было мало, и при длительной осаде могло приключиться всякое. Князь спустился со стены, задумчиво встал у отводной Никольской башни с глубоким въездом. Она считалась самой мощной из семи: крепость в крепости. Бойницы на ней были устроены с обеих сторон прямоугольного тулова. Даже если бы враг ворвался в кремль, ему бы особо привелось осаждать эту башню, которая могла вести огонь внутри острога. Намётанным взглядом Пожарский обвёл тёмные отверстия бойниц, плотнее запахнулся в накинутую на доспехи шубу.

Неотступно следовавший за князем Фотинка спросил с тревогой:

   — Али чо не ладно, Дмитрий Михайлович?

   — Всё ладно. А уж ежели беда случится, попаду в полон, — с нежданной бодрой весёлостью пошутил князь, — будешь тогда моим Апоницей.

   — Кто ж таков? — смутился Фотинка.

   — Добрый слуга тутошнего князя Фёдора Юрьевича. Не слыхивал о нём?.. Ну не диво — времена давние. Вероломно убит был Фёдор в орде у Батыя, но Апоница не оставил на поругание тело господина, выкрал его и тайно похоронил. — Пожарский помолчал, посматривая на хлопоты ратников. — Святое тут место, невинной кровью окроплённое... Узнала о лютой смерти мужа княгиня Евпраксия, да с малым чадом с высокого храма наземь и ринулася... Не след нам таковое место нечестивцам сдавать!

   — Дак ничего, выдюжим, — расправил могутные плечи растроганный Фотинка.

Почти год Дмитрий Михайлович был воеводой в Зарайске. В многотрудную пору приспел он сюда по велению Шуйского, множество невзгод претерпел в этих стенах. Но всегда держался твёрдо. Ни с чем уехал от него в Рязань ляпуновский племянник Фёдор, склонявший князя к измене. Впустую угрожали ему приспешники самозванца. И даже когда предавшаяся царику близкая Коломна прислала в Зарайск своих наказных, взбунтовавших посад, не дрогнул князь. Запёрся в крепости, куда перед тем на случай осады посадские свезли все свои пожитки и запасы, и строго сказал со стены:

   — Кто на Московском государстве царь, тому и служу, а иного не ведаю. Понеже не станет царя Василия, его воспреемнику присягну. И вам так же поступати, ворам не потворствуя!

Побунтовали бы ещё мужики, да всё добро и еда в крепости, в разум пришли, усмирились. А князь им ещё и про Лисовского напомнил, которому они два года назад оплошно сдали город. Не их ли вина, что триста детей боярских из Арзамаса, пришедших на подмогу, положили тут свои головы? Вон он, курган, не осел ещё над братской могилой арзамасцев!