Жребий окаянный. Браслет

— Есть, как не быть? — Подойдя к топчану, сторож нагнулся и, пошарив под ним, извлек оттуда глиняную бутыль. — Это ж каким надо быть изувером, чтоб в такую метель оставить человека в одном исподнем? — задал он сакраментальный вопрос, глядя на Валентина.

— Не болтай, растирай скорей. Ступни — тщательней и кисти.

Валентин почувствовал, как на него льют какую-то жидкость и жесткая мозолистая рука втирает ее в кожу, тут же загоревшуюся жарким пламенем. Его перевернули со спины на живот, потом обратно, закутали в тулуп, сверху набросали еще какого-то тряпья.

— Влей ему водки внутрь, — велел человек, опутанный цепями.

— Не, — ответил сторож, потянув носом, — этого добра у него внутри и так хватает. Теперь жить будет, а Бог даст, и пальцы все целыми сохранит.

Жар от кожи постепенно, волнами распространялся по всему телу. Наконец-то дурной сон, терзавший разум Валентина, начал туманиться, размываться, расползаясь на отдельные клочки и фрагменты. «Вот и отлично, — возликовал Валентин. — Кошмар исчезает! Надеюсь, теперь буду спать без каких либо сновидений». Последнее, что запомнилось ему из этого дурного сна, — это диалог между привратником и человеком, опутанным цепью.

— Куда же вы в такую метель, великий государь? Заночуйте здесь.

— Нет никакого государя. Есть монах Василий. Пойду я. Открой мне.

Морок кошмара окончательно рассеялся, и Валентин провалился в пустоту. Проснулся он от могучего храпа, похожего как две капли воды на звук работающего отбойного молотка. «Что за черт? Кто еще храпит в моей комнате? И почему стоит такая вонь?» Выпутавшись из кучи укрывавшего его тряпья (еще одна необъяснимая странность), он попытался опустить ноги на пол, но вместо этого ступил на что-то мягкое. Храп тут же прекратился, и совсем рядом прозвучал сонный голос:

— Ах, чтоб тебя…

От неожиданности Валентин прянул назад, а обладатель сонного голоса, спавший, видимо, на полу рядом с Валентином, громко сопя, кряхтя и чертыхаясь, принялся шумно возиться. Наконец вспыхнул огонек свечи и, по мере того как он, увеличиваясь, разгорался, тьма понемногу отступала, открывая Валентину окружающую обстановку. Это была будка привратника из ночного кошмара. А вот и сам привратник — стоит совсем рядом с Валентином.

— А я признал тебя, — сказал он. — Ты старший митряевский сынок. Подвезло тебе, паря, этой ночью. С одной стороны, оно конечно, не подвезло — невелика радость быть ограбленным и остаться на морозе без одежи. А с другой стороны, подвезло, что ночью хоть кто-то на тебя наткнулся да сюда тебя дотащил. А то встречал бы ты сегодняшний рассвет уже на небесах. Как пальцы? Чувствуешь?

Валентин пошевелил пальцами на руках и ногах. Вроде все в порядке. Он кивнул привратнику. Хриплым, не своим голосом попросил:

— Пить…

Привратник подал ему ковш, полный холодной воды.

— Перебрал ты вчера, паря… — Он хихикнул. — Мучит небось похмелье-то? Жжет все изнутри? Водочки, может, дать?

Стуча зубами о край деревянного ковша и проливая холодную воду себе на грудь, Валентин осушил весь ковш до конца.

— Нет, не надо водочки, — отказался он.

«Кошмарный сон — вовсе никакой не сон, — сообразил Валентин. — Это прошлое. Я в слиперском полете. И похоже, снова попал в этого козла, Митряева Михайлу. А он опять пьян, как свинья. Привратник прав, до рассвета я мог не дожить. Так бы и отправился на тот свет на пару с этим пьяным придурком. И почему я опять попал в него? Это что — неизбежность?»

— Да, подвезло тебе, — повторил привратник. — Да что там подвезло… Это, считай, знак. Оттуда… — Он воздел палец кверху. — Храм-то этот построен на пожертвование твоего родного отца, Михайла. И зовется он в честь архистратига Михаила, твоего небесного покровителя. Вот так вот. Хранит тебя твой ангел. Это, Михайла, считай, чистое чудо. И на выручку он к тебе послал… Знаешь того, кто принес тебя сюда?

— Н-нет, — прохрипел Валентин.

— Святого старца, провидца, монаха Василия, прозванного в народе Блаженным. Знак это, Михайла. А вот к чему тот знак, не скажу. Не знаю. Хочешь, о том с благочинным потолкуем?

— Н-нет, в другой раз.

— Ну как хочешь. Сегодня заутреню не служат, храм можно бы и попозже открыть. Но все равно уж проснулись… Небось светать еще и не начинало.

Привратник протопал в другой конец сторожки. Он наподдал плечом в разбухшую дверь, отворившуюся с глухим чмоканьем. Внутрь сразу же повалил густой белый пар, потянуло холодом. Только теперь Валентин сообразил, что сидит совершенно голый, тут же юркнув под кучу тряпья, которой был раньше укрыт.

— Закрой дверь, холодно, — попросил он.

Привратник, в последний раз глубоко вдохнув вкусного, чистого морозного воздуха, с видимым сожалением захлопнул дверь.

— Ну и вонища у меня тут стоит, — самокритично заметил он.

— Есть немного, — согласился Валентин.

— Зарозовело самый чуток. Можно было еще немного вздремнуть… А метель уж стихла. Снегу намело… Привалило мне работенки.