Жребий праведных грешниц

Дисциплина в взводе держалась не на крике, выволочках, наказании, нарядах, а на страхе быть отчисленным из взвода. И служба была без муштры, шагистики. Не служба, а работа – тяжелая, требующая дьявольской выносливости и наблюдательности, железной выдержки, когда, замаскировавшись, лежишь в «гнезде» несколько часов, и мгновенной реакции, когда противник выдал себя. Но и награда, если не промазал, соответствовала – всплеск ликования в крови. Иван впервые подобный восторг пережил на охоте с дедом в сибирской тайге. К этому нельзя было привыкнуть, каждый раз – как первый.

Иван, все ребята знали, ходил у Кузьмича в любимчиках. Никаких послаблений это за собой не влекло. Напротив, заставляло соответствовать.

Мама плакала, когда в Погорелове получили письмо от командира полка: ваш сын зачислен в Книгу почета части – за победы в соревнованиях снайперов. Родные очень гордились, что Иван побывал за границей, в Чехословакии и в Польше, на учениях Вооруженных сил Организации Варшавского договора.

За два месяца до мобилизации у Ивана состоялся непростой, болезненный разговор с Кузьмичом. Старик видел в нем преемника. Когда-то великолепная, налаженная система подготовки снайперов разваливалась. Кузьмич – последний из могикан. Ему давно пора в отставку. Чудо, что высшее командование согласилось этот взвод организовать. А снайперское искусство, как всякое мастерство, передается из рук в руки, будь ты краснодеревщик, сапожник или хирург. У Ивана десять классов, в военное училище поступит с лету. Два года Кузьмич еще протянет, а потом Иван подхватит. Ему создадут условия! У Кузьмича связи до самого верха, до Генерального штаба!

Иван не мог согласиться, хуже того – не мог честно объяснить свой отказ. Снайпер убивает людей. Врагов, конечно, и в условиях войны. Если завтра война, Ивана призовут, он будет убивать. Но сейчас он не хочет учить убивать. За Войну на счету Кузьмича сто пятьдесят фашистов. Только задокументированных, на самом деле больше. Убитых людей. Не зайцев, лосей, белок, кабанов, медведей, которые суть добыча охотника, а людей.

Иван мотал головой, мямлил, отводил взгляд, говорил, что у него другие планы. Кузьмич обиделся и расстроился. Еще сильнее обиделся бы, скажи ему Иван прямо: «Вы, Александр Кузьмич, в моей жизни веха из вех. Но когда я на вас смотрю, я каждый раз думаю: он лишил жизни сто пятьдесят человек».

Это было слюнтяйство, прекраснодушие розовой трепетной барышни, а не старшего сержанта, снайпера-десантника, отличника боевой и политической подготовки. И виноват чертов Достоевский! Его философия вошла в кровь, въелась в мозги, поселилась, как у себя дома.

Вот кто-то с горочки спустился. Иван приехал домой красавец красавцем: лихо сдвинутый на ухо голубой берет, на груди тесно от значков. Наверно, милый мой идет. Неожиданно для себя Иван оказался милым девушки Кати. Она ему писала до последнего. Света и Оля по очереди отпали – замуж вышли. Иван в своих письмах, очень кратких, никаких обещаний Кате не давал, в любви не объяснялся, если не принять за оное просьбу выслать фото. Иван боялся Катю не узнать! Он ее смутно помнил, неловко получилось бы. Катины письма были скучны и жутко безграмотны. Катя у Ольги Петровны не училась, после восьмого класса пошла работать на ферму. Ивану же любимая учительница привила брезгливое отношение к грамматическим ошибкам.

Оказалось, что для всего села Иван – Катин жених. Она ему писала, она его ждала, вот и свадебка не за горами. Мать с отцом от его выбора были не в восторге, но смиренно приняли. Не было никакого выбора! Ну, переписывались! Мало ли кто с кем переписывается! У них в части каптёрщик тринадцати девушкам под копирку строчил. Жениться на Кате? Он с ней даже не целовался ни разу! (Или все-таки с ней два года назад за амбаром?)

– Капкан не ставил, а зверь поймался, – усмехался дед Максим.

Ничего смешного. От Кати некуда было деться. На улицу не выйти – она тут как тут. Еще и с претензиями. Я тебя вчерась ждала, чего не пришел? В клубе новое кино, ты билеты купи, места займи. В соседнюю Кирсановку ВИА из Омска приезжает, танцы будут, пеши пойдем или договоришься, подбросит кто?

Катя была не дурна собой, но и не привлекательна – как табуретка. Устойчивый полезный предмет мебели. Коренастая, широкая в кости Катя имела и на квадратном лице широкие, сросшиеся на переносице брови. Они казались живыми, растущими. Будут расти-расти, лохматиться, пока не станут как у Брежнева. Катя не пыталась исправить это безобразие с помощью пинцета. Она наивно считала, что это и есть соболиные брови. На Кате уже отложил отпечаток тяжелый крестьянский труд: лицо обветрено, плечи горбятся, руки сильные, кисти грубые, как у мужика. Девичья легкость быстро сходит с сельских баб. Пашут как лошади, а рабочая лошадь должна быть сильной, устойчивой и выносливой.