Жребий Рилиана Кру

Не обращая внимания на боль, Рилиан направился к стене. Внезапно он замер — стальные кольца стянулись вокруг горла, перекрывая воздух. Никакая боль не сравнима с агонией удушья. Несколько секунд Рилиан яростно пытался сорвать тварь, душившую его, но маленького мучителя невозможно было сдвинуть ни на дюйм. Глаза у Рилиана выпучились, лицо побагровело, рот широко открылся, язык вывалился — ему отчаянно не хватало воздуха. Наконец в полном бессилии он зашатался и упал на колени, и только тогда тварь немного ослабила свое сжатие.

Рилиан упал лицом в грязь и лежал так, ловя ртом воздух. Нет ничего лучше, чем просто дышать, — было его первой мыслью. И только потом он начал постигать всю беспомощность и безнадежность своего положения. Пронзительные звуки и шипение щекотали уши. Он понял, что Крекит обращается к нему:

— Вссставай. Вссставай… — Стальной ошейник вновь неуловимо стянулся.

Рилиан с трудом поднялся.

— Теперь иди обратно. Теперь иди обратно. Обратно. Обратно…

Он подтянулся на руках и тяжело перевалился через окно. Вот она опять, эта предназначенная ему комната. Голова его свесилась на грудь, мозг непривычно пассивен.

— Видишь? — В шипении Крекита слышалось торжество. — Крекит сссказал. Сссказал. Сссказал, но ты не поссслушалссся. Бессстолочь. Теперь ты знаешь, что оссстанешьссся здесссь. Оссстанешьссся, оссстанешьссся, оссстанешьссся, оссстанешьссся, ссссс, сссс, ссс, сс…

* * *

Лучи утреннего солнца били в окна общего зала «Бородатого месяца». За стойкой в полном одиночестве сидел ссутулившись хозяин постоялого двора Мун. Перед ним лежали раскрытые бухгалтерские книги. Лицо его светилось от удовольствия: стройные столбцы цифр свидетельствовали о прибыли, чистой и восхитительной прибыли. Радость переполняла его, выплескиваясь потоком поэтических строк. Мун отодвинул гроссбух в сторону и взял в руки толстую тетрадь, на которой красовалась надпись: «Ода ядовитому папоротнику», открыл ее на чистой странице, обмакнул перо в чернила и вывел:

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

62-я строфа

Любовь — это счастье! Поклясться готов
Всякий влюбленный — и тем не менее
Жизнь станет адом, если любовь
Твоя, несчастный, к растению!

63-я строфа

О, что за муки перетерпеть
Придется тебе от этой страсти!
Враги бессильны… Поможет лишь смерть,
Но станешь ли ты призывать ее, несчастный?!

Творческий процесс прервали звуки шагов — кто-то спускался вниз. Подняв голову, Мун узнал одного из своих вчерашних гостей — господина с пушистым венчиком волос, приятными манерами и тростью из слоновой кости в руках. Вид у господина был далеко не бодрый: осунувшееся серое лицо, воспаленные белки глаз — классические признаки разгульной жизни. Однако постоялец не был похож на пьяницу. Тускло-коричневый костюм безупречен, а прогулочную трость сжимала весьма твердая рука.

— Чудесное утро, — заметил Мун.

— Чудесное, — согласился постоялец. Его взгляд упал на открытую тетрадь и быстро пробежал по поэтическим строкам.

— Идеальная погода для ростков папоротника-орляка, поганок, большого папоротника… — пояснил Мун.

— Да, конечно.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Нет, но я не жалуюсь. Поскольку в этом быстротечном мире сама продолжительность существования должна рассматриваться как победа, — ответил Скривелч Стек.

— Если вы так считаете…

— Господин Мун, мне безотлагательно требуются от вас три вещи. Первое — чашка шоколада. Второе холодная мокрая тряпка. И последнее — информация.

— Для чего вам тряпка?

Скривелч прикинулся глухим.

— Ну, тогда первым делом первый заказ. Не добавить ли бренди в ваш шоколад, сэр? — поинтересовался Мун, отметив еще раз тусклость взгляда клиента. — Чтобы успокоить немного желудок, а?

— Бренди? Безусловно, нет. Мой вкус не настолько демократичен, чтобы допускать употребление алкоголя с утра.

— Конечно же. Простите.

Мысленно Мун отнес своего гостя к разряду старых чудаков, застегнутых на все пуговицы, с незыблемыми моральными устоями, граничащими со святостью. Трактирщик налил и подал шоколад, а потом принес влажную тряпку. Скривелч осторожно, слегка поморщившись от боли, приложил мокрую ткань к зашеине. Мун внимательно наблюдал за ним.

— Весело провели ночь?

— Совсем наоборот. Всю ночь я спал крепким сном. А проснувшись совсем недавно, обнаружил, что лежу на полу одной из ваших верхних комнат.

Мун хотел было спросить, а не удобнее ли спать на кровати, но долгое общение с разнообразной публикой научило трактирщика осмотрительности.

— Неужели?

— Именно так. — Аккуратно скрестив руки на груди, Скривелч продолжал: — А теперь, господин Мун, наступил черед дознания.

— Дознания? Господин, вы как-то странно изъясняетесь. Вероятно, вы профессор университета?

— Нет.

— Правовед?