Жребий вечности

– Почему не заставили двойника раскрыться?

– Каким образом?

– Любым.

– Что вы имеете в виду, штандартенфюрер? – угрожающе приподнялась Ева. Из глубины кресла она восставала, как кобра из кошелки факира.

– Любым приемлемым.

– В постель ложиться с ним, что ли?

– Вы же не были уверены, что это двойник. Так ведь? И потом, почему не поделились своими сомнениями сразу же, в их присутствии?

– Можно подумать, что вы решились бы арестовать Скорцени вместе с его двойником, – скептически осклабилась рейхсналожница и, безнадежно махнув рукой, вновь погрузилась в безмятежность кожаного кресла.

С минуту они угрюмо молчали. У каждого из них была своя правда, свои сомнения и, конечно же, свое оправдание всему тому, что здесь произошло.

– Допустим, что мы все же видели двойника, – первым заговорил фон Кефлах. – Зачем он появился здесь?

– Хотел проверить, признаю ли его. То есть проверить, ясное дело, желал не он, а Скорцени.

– Втайне от фюрера?

– Иногда меня посещает догадка, что и Третий рейх был сотворен втайне от фюрера.

– Может, Скорцени хотел проверить надежность охраны?

– Если ему понадобится расстрелять вас, он сделает это без всякого повода. Никакими утомительными проверками утруждать себя не станет.

Фон Кефлах почувствовал, что Ева пытается если не оскорбить его, то хотя бы мелко, по-женски, досадить.

– Мой вам совет, Ева: не пытайтесь выяснить истину с помощью самого фюрера. Если это был двойник, то он появился здесь с согласия вождя. Если же вас навещал Гитлер, то ваше подозрение способно смертельно оскорбить его.

– То есть вы считаете, что вообще не следует извещать его о моих сомнениях?

– Ни в коем случае.

– А вдруг появление двойника связано с какими-то замыслами заговорщиков?

– С ним был Скорцени, а Скорцени никогда не предаст фюрера. Будь при двойнике любой другой офицер или генерал, тогда еще можно было бы усомниться. Но коль уж его доставил сюда сам Скорцени! И потом, стыдно, что вы не сумели распознать…

– Он ведь не был со мной в постели! – взорвалась Браун, пораженная тем, что комендант осмелился вернуться к столь неприятной теме.

– Ваши сомнения могла развеять только постель? – искренне удивился фон Кефлах.

– Постель способна развеять многое. Вот только она уже давно ничего не развеивает.

– Мне это известно, – сочувственно вздохнул фон Кефлах, поднимаясь. – Вы живете здесь, как затворница. Хотя достойны совершенно иной участи. Но такова эта жизнь, будь она проклята.

– Не нужно говорить об этом. Мне неприятно выслушивать…

– Но и делиться с фюрером своими сомнениями тоже не следует.

Ева удивленно взглянула на коменданта: он хоть понимает, что пытается шантажировать ее?

– Извините, – пробормотал фон Кефлах.

Рейхсналожница поднялась, и несколько минут они молча стояли по разные стороны камина.

– Если не возражаете, этой ночью в здании будет дежурить лейтенант Карнер.

– Кто это?

– Тот новичок, баварец, которого я представил вам три дня назад.

Штандартенфюрер помнил, что этот гигант-красавец заставил Еву задержать на нем взгляд дольше того, чем требовала процедура представления. Рослый, светловолосый, с накачанными бицепсами штангиста, он не мог не запомниться тоскующей рейхсналожнице.

– Какое это имеет значение – он, другой?

– Имеет, Ева, имеет. Эрнст – прекрасный собеседник, холост. Если понравится, могу назначать его как можно чаще. В виде наказания, естественно…

– В виде наказания?

– Будет ли сам унтерштурмфюрер воспринимать эти дежурства как наказания или как награду, это уж зависит не от меня.

Ева хотела что-то возразить, однако штандартенфюрер решил, что все, что можно было сказать по поводу баварца Эрнста Карнера, уже сказано. И вышел.

«А ведь ты мечтала подтолкнуть коменданта к идее назначить дежурным в здании именно этого лейтенанта, – молвила себе Ева. – Просто не знала, как это сделать. – Уже третий день она тайком подсматривала за этим парнем, радуясь каждому его появлению в здании или хотя бы у караулки, где могла разглядывать лицо, всю фигуру в оставленный фюрером полевой бинокль. – И не пытайся, хотя бы для виду, возражать. Комендант затеял эту интригу, пусть и ведет ее на свой страх и риск».

35

– Так это, значит, вы, ротмистр? Простите, полковник Курбатов.

– Я, господин генерал. Никогда не думал, что судьба сведет меня с самим генералом Красновым, легендой белого движения.

– Теперь уже я должен быть польщен тем, что имею честь… Если уж говорить о современной легенде белого движения, то героем ее являетесь вы. Не спорьте, ротмистр. Ну вот, опять. Ничего не поделаешь, вы стали известны нам как ротмистр.

– Но каким образом, господин генерал? От кого сведения?

– Источник более чем надежный – военный атташе японского посольства. По просьбе атамана Семенова. Понимаю, что он позаботился о вашей славе, надеясь, таким образом, основательно напомнить всем «европейским белым» о самом себе. Однако сути дела это не меняет. Так или иначе, все наши эмигрантские газеты…