Жребий викинга

Они перешли в зал, в котором князь обычно принимал иностранные посольства, и продолжили разговор там. При этом, несмотря на прекрасную погоду, Ярослав оставался в теплом халате, подаренном ему одним из печенежских ханов; он чувствовал себя неважно, с самого утра его болезненно морозило, и придворный лекарь лишь разводил руками.

— Прости, великий князь, мою прямоту, — ответил грек, — но князь Владимир сам чуть не оказался на коленях. Он потерял большую часть судов и почти половину воинов. Причем добивали его не столько ромеи, сколько сильные шторма. Вернее, разбивали его шторма, а византийцы всего лишь добивали.

— Говори, грек, говори как есть! — холодно вспылил Ярослав. — Что ты мямлишь?

— Но принц Гаральд?.. — не удержалась Елизавета. — Он-то хоть жив?

— Да погоди ты со своим Гаральдом! — оскорбительно поморщился князь. — Этот и в аду сатанинском уцелеет.

— Он действительно жив, — почтительно склонил голову гонец, повернувшись в сторону княжны, стоявшей чуть в сторонке от родителей, почти у самой двери. — Викинги понесли наименьшие потери. Их суда оказались крепче многих новгородских и киевских речных, а мореходы они — опытные, это всем известно, хотя даже они… Словом, нескладно как-то поход весь этот выстраивался.

— Что же там на самом деле происходило?! — почти прорычал князь, недовольный тем, что грек отвлекается на вопросы дочери. Он помнил, что сама идея этого несвоевременного, наспех подготовленного морского похода зарождалась именно в его голове, а все остальные оказались заложниками его великодержавной прихоти.

Сам Визарий участником похода не был, поэтому все, что он мог поведать, исходило из скупых словес князя Владимира и конунга Гаральда, которые знали, что, сопровождаемый подкупленными печенегами, грек намерен степями уходить в сторону Киева, поскольку в то же время служил и тайным послом императора. Но каждое слово даже этой скупой хроники представало сейчас в сознании княжеского семейства на вес золота.

После отдыха на Острове Русов флотилия князя Владимира пошла вдоль болгарских берегов в сторону Константинополя. Там уже знали о приближающейся угрозе, поэтому император попытался уладить этот конфликт миром. В письме, которое его послы вручили князю на одной из стоянок, Константин Мономах заверял русичей, что все виновные в нападении на киевских купцов будут найдены и жесточайше наказаны, при этом он призывал сохранить дружеские отношения между двумя великими державами, дабы вместе противостоять общим врагам.

Однако Владимир вел сюда войска не для того, чтобы брататься с византийцами, поэтому даже не соизволил ответить императору. Но вот беда: где-то на подходе к греческому берегу флотилия попала в страшный шторм, и часть судов погибла на прибрежных каменистых отмелях. В том числе ушло на дно и судно князя Владимира. Сам он тоже утонул бы, если бы не киевский воевода Иван Творимирич, который сумел выловить его среди волн и втянуть на свое судно[107].

— Значит, все-таки воевода Творимирич… А мне не хотелось посылать его, — покаянно покачал головой великий князь. — Вот он, перст Господний!

А пока русичи приходили в себя и ремонтировали те суда, которые еще можно было спасти, император послал навстречу им свою флотилию, а берегом — два конных легиона. К чести Константина, он вновь попытался уладить конфликт с помощью послов. На этот раз ответ последовал: князь русичей согласился прервать свой поход, но при условии, что император заплатит ему по три фунта золота на каждого воина. Понятно, что в Константинополе эти условия восприняли как издевательство, и, вместо контрибуции, император послал в бухту, в которой отстаивались русичи, три галеры, вооруженные огнеметами, так называемым «греческим огнем», секрет которого для всех остальных мореплавателей, кроме византийских, оставался еще не раскрытым. Огневой атаки этих трех галер оказалось достаточно, чтобы несколько русских судов превратилось в факелы, а остальные стали панически прорываться в открытое, но уже предштормовое море, где их поджидала византийская эскадра.

Возможно, уже тогда судьба похода была бы решена в большом морском сражении, однако вновь налетел ужасный шторм, предвидя который византийская эскадра успела спрятаться в бухте и ощетиниться огнеметными галерами, а русская оказалась в воле ураганного ветра. На сей раз княжеская флотилия понесла такие потери, что на берегу — без судов и лошадей, без продовольствия, а многие и без оружия, потому что в прибрежных водах каждый спасался, как мог, — оказалось около шести тысяч воинов. При этом воевода Вышата, который по приказу князя возглавил это плохо организованное и вооруженное воинство, уже и думать не мог о том, чтобы продолжать марш на Константинополь. Единственное спасение он видел в том, чтобы как можно скорее довести его до Дуная, до славянского Острова Русов.

— И где же теперь это воинство? — прервал Ярослав рассказ грека.