Жрица

— Что там, на Западе? — с придыханием произносит Верба, отодвигая в сторону очередную плохо сваренную кашу. Я смотрю на нее и обдумываю ответ. Стоит ли ей знать, учитывая возможную судьбу Ивы? Нет.

— Другие города.

Верба грустно кивает и разочарованно отворачивается:

— Ты можешь остаться здесь, — принимаясь помешивать медленно подгорающую кашу, бормочет она, но стоит мне набрать воздуха в грудь, чтобы возразить, начинает тараторить: — Я знаю. Я понимаю, не смотри на меня как на дурочку. Но, когда мы разберемся с Туманом и остальным, ты можешь остаться здесь. Они не обидят тебя. От кого бы ты не бежала, здесь тебя не отыщут.

Верба замолкает, и я с удивлением понимаю, что она проницательна. Но тот, от кого я бегу, не самая большая моя беда, а потому:

— Я не могу остаться.

Она кивает и уходит на плач проснувшейся Ивы, а я пытаюсь отмыть руку от святящейся пыли. Стоит им обеим показаться из хозяйской комнаты, вытираю ладонь о штаны, оставляя едва различимые разводы, и мы вместе выходим. Верба вручает мне пустую корзинку для продуктов, и, пройдя по узкой колее двора, я вслед за ней выбираюсь на городскую дорогу. До рынка недалеко, стараясь не сталкиваться взглядом с хаасами в поселении, я осматриваюсь, запоминаю путь. Если придется бежать прямо из дома вождя, то лучше всего знать, куда соваться не стоит.

Чем ближе к центру поселения мы подходим, тем больше шума и криков я слышу. Это не звуки большого города, и инстинктивно мне хочется вернуться в дом Вербы. Я останавливаюсь и расправляю ладонь, чтобы узнать, что принесет ветер. Верба, оглянувшись, мгновенно замирает и выжидающе смотрит. Чует, что ли?

— Там беда, — я киваю в сторону, откуда ветер доносит крики отчаянья, запах пыли, гари и Смерти.

— Какая? — шепотом, наверное, от страха, произносит Верба. Я пожимаю плечами. Ветер не рассказывает. Тогда она, решительно прижав к себе Иву, направляется туда. Я не хочу идти за ней, но и оставлять их одних нельзя.

Верба и сама уже слышит панику и шум, а потому двигается целенаправленно, мне едва удается поспевать за ней. По середине одной из улиц стоит большая толпа, а перед ней — наполовину рухнувшие здание.

— Это школа… — выдыхает Верба и смотрит на меня. — Ты…

— Мне нельзя…

Я отворачиваюсь. Мне нельзя.

Что если это ловушка? Какова вероятность, что сразу же после того, как я поговорю с вождем, рухнет школа? Он буквально вчера помыслил, что я управляю Смертью. Почему бы ему не проверить это. Почему бы не заставить выдать себя? Он может пожертвовать несколькими жизнями, чтобы получить взамен меня. Кто сказал, что не может? Он знает, что меня не выйдет запугать, знает, что я не дала Вербе потерять дочь. Логично предположить: дети — единственное, что заставит меня проявиться. Логично рискнуть. Кто бы не рискнул? Любой, кто печется о благе большинства, посчитал бы это допустимым. Сова… Сказала ли она?

Я нервно двигаю пальцами, надеясь на помощь Древних Богов, на их подсказку, что они укажут путь. Женщины за моей спиной кричат, плачут — они потеряли своих детей. Я закрываю глаза, сжав кулак, и звуки пропадают. Я слушаю только себя, и внутри у меня борьба. Бойня. Их крики так похожи на мои. Разве я не молила Богов о помощи? Кто-то хватает меня за плечи и, хорошо тряхнув, заставляет открыть глаза и разжать руку.

— Ты можешь помочь?! — кричит Рутил, наверное, не в первый раз, но у меня нет ответа. Могу и не могу. Я ощущаю, как сдавливает голову от душераздирающего крика горя и как сбивается дыхание.

— Если после этого меня не отпустят, ты дашь мне уйти. — Верба что-то восклицает, но я не глядя прерываю ее взмахом руки. — Не она, ты.

— Согласен, — кивает Рутил, но я ему не верю. Жаль, что это ровным счетом ничего не меняет.

Развернувшись, я прорываюсь сквозь толпу к развалинам школы, дернувшуюся за мной Вербу останавливает Рутил:

— Тебе не надо на это смотреть.

Расталкивая собравшихся и бездействующих людей, влетаю в крепкую спину, огибаю хааса и попадаю в чьи-то руки.

— Стой-стой, назад, — велит он, выталкивая меня, и первым делом я узнаю голос охотника. — Тут еще опасно.

Я все еще не хочу смотреть на него, но только своего решения не меняю и, вывернувшись, утягиваю Тумана за собой. Вцепляюсь в его ладонь пальцами и, прежде чем упасть рядом с ребенком, оборачиваюсь, чтобы наконец увидеть лицо. У охотника черные, как сам мрак глаза, и вот она, та самая подсказка. Смерть снова заберет меня в темноту, если я помешаю ей.

Он замирает, не сопротивляясь, даже как будто сжимает мою руку в ответ.

— Смотри мне в глаза. Ты не пострадаешь, — обещаю я и вбираю в себя часть его силы, чтобы быть проводником и вернуть мальчику биение сердца. В десятки тысяч раз слабее, чем настоящий разряд молнии, удар прошивает мою ладонь и пронзает грудь. Я отнимаю руку, стоит только почувствовать пульс. Проворачиваюсь на месте, кладу ладонь на грудь другого мальчика и проделываю тоже самое. Больше брать у Тумана нельзя, и я отпускаю его. Перебираюсь к еще одному, и ладонь какой-то женщины доверчиво тянется ко мне.