Жрица

— Надо ему подсказать, что женщины не всегда соглашаются с первого раза. — Он ставит что-то тяжелое на пол, выплескивается вода. Я чувствую легкое, едва уловимое тепло, слышу треск огня. Насколько здесь темно? Он вынужден зажигать лучины, но я не помню такого в его первый приход. Сейчас ночь?

— Давай, демон, соглашайся на мои условия, — примирительно говорит Паук. — Пойдем короткой дорогой.

— То есть ты убьешь меня быстрее? — Я уже не возражаю быть демоном. Он хмыкает, но не отрицает. Такой уверенный в своем превосходстве, в моей беспомощности.

Охотник ведь предупредил тебя, зря ты ему не веришь.

— Вот, что тебе следует уяснить, — вкрадчиво, медленно приближаясь, говорит Паук. — Я либо добьюсь от тебя правды, либо похороню здесь. Выбери, что тебе больше по нраву.

То, что мне предлагают, ведет к одному итогу. Естественно, я выбираю длинный путь, это даст мне больше шансов. Паук верно толкует мое молчание, явно не новичок. Он хватает меня за локоть и дергает на себя, запястье обжигает терпимой болью. От рывка теряю равновесие, но Паук не пытается удержать меня, наоборот, давит вниз так, что я неаккуратно шлепаюсь на коленки. Он прижимает ладонь к моему затылку и медленно заставляет опускаться ниже. Вода касается носа, и я успеваю сделать рванный вдох, прежде чем он начинает топить меня.

Не выходит даже сопротивляться. Руки, сведенные за спиной, никак не помогают. Я напрягаюсь, пытаюсь высвободить голову и вынырнуть из воды. Каждым позвонком тянусь выпрямиться, но что толку. Вода сразу жжет нос и глотку, а руки у палача сильные. Поднимая, он тянет меня за волосы. Ничего не спрашивает, выжидает пару мгновений и снова топит.

Для меня проходит тысяча часов, а палач не чувствует усталости. Прежде чем отшвырнуть меня в сторону и оставить дышать, он усердствует больше обычного, и я вдыхаю воду, кашляю, согнувшись пополам, утыкаясь лбом в каменный пол. Выплевываю все, что мешает вдохнуть воздух. По крайней мере, умереть от жажды мне не грозит.

Паук уходит, забрав ведро и огонь, оставив меня в темноте в мокрой рубашке.

Итак, пытать меня будут водой. И плохо, и хорошо.

Добравшись до угла и пристроив голову, я вновь начинаю считать. Когда переваливает за двадцать тысяч, Паук возвращается, снова ставит ведро и в том же молчании принимается топить. В этот раз я стараюсь сохранять спокойствие и продолжаю считать. Без особого труда под водой я могу проводить до тридцати счетов, после он держит меня от десяти до пятнадцати и позволяет вдохнуть. Не погубит, пытается напугать. Он тоже считает.

Спустя несколько часов, когда Паук оставляет меня, я почти без сил. Полагаю, он тоже устает, потому что я не перестаю сопротивляться. И снова Паук дает возможность передумать и уступить, я же забываюсь коротким сном, больше похожим на обморок, но стоит скрипнуть двери, вздрагиваю и поднимаю голову. Он пришел с огнем, все еще ночь. Паук ставит ведро на камни, и, прежде чем вновь взяться за меня, недолго ждет. Никто из нас ничего не говорит, его условия не изменны, как и мое решение. В любом случае я сломаюсь первой, ему нужно только потерпеть.

Утро я определяю по отсутствию лучины. И в этот раз он усердствует больше прежнего, мои легкие жжет сильнее, в голове разрываются сосуды, потому что я не умею дышать под водой, а воздуха он совсем не дает.

Я близка к пределу.

Я устала.

Я готова сдаться и взываю к Забвению:

«Забери сознание, дай передышку, а я отдам тебе день, когда встретила Птаху».

Все исчезает и возвращается. Сделка совершена. Странно, что Боги услышали.

Я лежу на холодном камне спиной, а руки раскинуты в стороны. Грудь болит, как от сильного удара и, переворачиваясь, чтобы выплюнуть скопившуюся в легких воду, я сутулю плечи. Сдергиваю повязку. Наконец-то. Здесь достаточно темно, глаза не режет от света. Моего палача нет, а дверь оказывается распахнута. Либо это ловушка, либо он решил, что убил меня, пытался спасти и ушел, не заперев.

По ощущениям, я как сломанная кукла, руки и ноги словно чужие и не слушаются, голова просто раскалывается на двое и ноет грудная клетка. Опираясь сначала на локти, а потом на колени, я тороплюсь подняться, шаткой походкой бреду к двери и прислушиваюсь. Никого нет. Протерев глаза, для надежности осторожно осматриваюсь. Узкий коридор ведет к лестнице, и вверху еще одна дверь, наверное, наружу. Спрятаться здесь негде, если меня и ждут, то исключительно там.

Держась за стену, тяжело поднимаюсь, порой хватаясь за ступени руками, чтобы не упасть. Дергаю дверь и вдыхаю поток свежего воздуха. Я высовываюсь наружу, прикрывая глаза от яркого света рукой. Значит, ушел, подумав, что убил.

Мое бедное запястье раздуто, словно готово лопнуть, но это ничего, пройдет. Недалеко стоит дом, небольшой, чуть в стороне от тюрьмы, старый, но добротный, неухоженный. Три окна, плоская крыша, хороший сарай. Рядом с домом стоит машина, с блестящими бокам для сбора солнечной энергии. И все, больше ничего рядом нет. Только редкий лесок да горы.

Выходит, палач — изгой, и пыточная специально построена подальше от поселения. Это к лучшему.