– Давайте скорее, однако! Скорее надо! – обхватив за плечи, он помог выбраться дрожащей Аякчан. Хакмар вылез сам, тяжело перевалившись через борт. Скорчился на земле, даже не вздрогнув, когда выведенные из воды олени принялись недовольно отряхиваться, обдавая ребят целыми водопадами холодной и какой-то маслянистой воды.
– Скорее, скорее! – суетился Донгар, подталкивая Аякчан к оленю.
– Я… не могу, – цепляясь за седло, пробормотала девочка, облизывая губы, как прошлодневная листва, сухие, в то время как вся она насквозь мокрая.
– Надо, однако, – с неожиданной суровостью сказал Донгар, помогая ей взобраться в седло.
Хакмар постоял, шатаясь, кожа на скулах напряглась так, что испуганной Аякчан показалось, она видит просвечивающий череп, – и одним махом взлетел на спину оленя.
– Цо! Цо! – выкрикнул Донгар, встряхивая уздой. Усталые олени сперва двинулись шагом, потом, постепенно разгоняясь, перешли на мелкую рысцу.
Позади хлюпнуло – будто жадный рот со свистом потянул жирное варево из плошки. Сидящая в седле перед Донгаром девочка тихо застонала – что там еще за напасть на них! – и попыталась обернуться…
– Не оглядываться! – возвысив голос, скомандовал Донгар. – Кто оглянется, через День умрет! – И, ухватив Хакмарова оленя за повод, погнал рогатых скакунов галопом.
Молотя копытами в слежавшийся наст, олени рванули вперед. Вцепившаяся в узду Аякчан чувствовала, как позади них колеблется земля – будто чуть не утопившая ее речная волна вырвалась на сушу и теперь катится за ними, норовя накрыть и утащить назад. За спиной журчало и хлюпало, словно чьи-то гигантские мокрые шаги шлепали следом. То и дело их обдавали брызги, а волосы на затылке шевелило пахнущее тиной влажное дыхание.
Девочке нестерпимо хотелось обернуться – даже смерть сейчас пугала ее не так, как настигающий неведомый ужас. Она крепко зажмурилась и изо всех сил вцепилась в луку седла. И вдруг все стихло. Мчащиеся во весь опор олени начали замедлять ход, их бег затихал, затихал, затихал… они встали, тяжело поводя боками. Аякчан услышала, как Донгар шумно перевел дух:
– Вот теперь – все!
Аякчан открыла глаза и медленно, нерешительно глянула поверх Донгарова плеча.
Позади них сплошной стеной стояла тайга. Лунные лучи серебристыми пятнами скользили по нетронутому слою снега на толстых ветвях. И никакой реки. Ни следа. Ни журчания.
– Вот потому никто и не знает, где Почакова речка течет, – глубокомысленно заметил Донгар. – Где Почак хочет – там она и течет.
Лежащий на шее своего оленя Хакмар поднял голову, окинул черно-белую стену леса мутным взором воспаленных глаз и со стоном соскользнул с седла на землю. Вокруг него в белоснежном снегу медленно расплывалось кровавое пятно.
Свиток 18
Повествующий о торжественном въезде троих героев в ледяной город
Аякчан обхватила себя руками за плечи. Омерзительный жар, совсем не похожий на такой ласковый, такой родной Жар, что дает переполняющий тело Голубой огонь, трепал ее от самой Почаковой речки. Штаны и одеяло на плечах совершенно не грели, но все равно волосы под изображающей платок засаленной тряпкой слиплись от пота. И как только люди носят эту мерзость! Аякчан чувствовала себя невыносимо грязной: хотелось в школьную купальню с бассейнами подогретой на Голубом огне воды, хотелось расчесать волосы, сменить рубаху! В сравнении с собственной замызганностью встающий впереди ледяной город во всем его нежно-голубом великолепии казался ей чуть ли не насмешкой! А ведь она уже почти стала забывать, что на Средней земле есть не только выжженные леса и прячущиеся в чаще чудовища, а все еще существуют сверкающие, как сахские алмазы, улицы, где по гладко отполированным тротуарам скользят нарядные деловитые люди. Как она появится среди них – в таком-то виде! В который раз за дорогу на глазах у Аякчан вскипели слезы. Хорошо, что вокруг никого, никто ее не видит, шмыгая носом в отчаянной попытке не разреветься самым позорным образом, подумала девочка.
Кстати, а почему вокруг никого? Мгновенно позабыв о страданиях, Аякчан отерла ладонью слезы, чтоб не мешали смотреть, и настороженно огляделась по сторонам.