Жрица Изиды

И, указывая Омбрицию на дом, в котором слуги уже отворили двери, прибавила:

— Жди меня в своей комнате.

Полчаса спустя Гедония предстала в Палатине перед цезарем. С высокой эстрады, окруженный своими приглашенными, Тит смотрел на игру гистрионов с задумчивым и скучающим выражением лица.

— Я прошу секретной аудиенции у императора римлян, — громким голосом проговорила Гедония.

И, подходя ближе, прибавила вполголоса:

— Речь идет о жизни Веспасиана и твоей и о спасении империи.

— Пусть все выйдут, — приказал Тит.

Когда они остались одни, Гедония вынула из-под столы свиток, на котором было написано обращение Цецины к легионам, призывающее их к мятежу. Пробегая его глазами, Тит не мог удержаться от возгласа изумления, Гедония сказала:

— Чего заслуживает этот человек?

— Кары, которой наказываются государственные преступники. Я позабочусь об этом.

— Он уже наказан, — сказала патрицианка.

— Кто же убил его?

— Омбриций Руф.

— Он быстр на отмщение обид, нанесенных цезарю! — проговорил Тит с пронзительным взглядом.

— Мы обеспечили царствование Флавиев, — сказала Гедония, смиренно опуская голову. — Цецина был их последним и самым опасным врагом. Отныне благородный Тит сможет следовать своей природе и проявлять доброту и милосердие.

— Это хорошо, — сказал сын Веспасиана со строгим видом, но втайне удовлетворенный, — это очень хорошо, Гедония Метелла. Омбриций Руф через месяц будет консулом.

— Благодарю тебя, великий цезарь. Многие лета Веспасиану Августу! Титу Цезарю победа и бессмертная слава!

С этими словами Гедония взяла руку монарха, склонившись, облобызала императорский перстень и вышла.

— А теперь, — сказал Тит своим царедворцам, — пусть продолжают пьесу.

Возле ложа, покрытого драгоценными тканями, между нефтяным светильником и жаровней, в которой курились пряные ароматы, Омбриций сидел, опершись локтем на ручку бронзового кресла, и думал. Он погружался в один из тех уголков сознания, где человек перестает понимать себя и с ужасом отшатывается от собственных своих поступков. Что совершил он? Мужественное деяние или подлое убийство? Кто он? Действовал ли он по собственному побуждению или под внушением этой страшной женщины? Ах, как она умела пользоваться его страстями! Он был простой игрушкой ее воли, стилетом в ее опытной руке. Кто он в данную минуту? Ожерелье на ее шее или топор, годный только на то, чтобы быть брошенным в Тибр? Что принесет она ему по возвращении из Палатина? Славу или Гемонские ступени?

После огромного напряжения ярости и воли он ждал тупо, равнодушно. Увы! — он ясно чувствовал, что благодаря какому-то темному волшебству его сознание, волю, желание, — все поглотила эта ужасная женщина, как зияющая пропасть. И все же он ждал ее с неутолимой жаждой всего существа, всех своих доведенных до высшей степени возбуждения чувств.

От нее одной, из ее глаз, с ее губ он получит ответ судьбы, смерть или жизнь.

Спальня Омбриция выходила на террасу. Сквозь растворенную дверь виден был край Палатинского холма и уголок чистого неба. Жаровня потрескивала неровно и тревожно. Вдруг огромное пламя вспыхнуло перед дверью, закрывая вид красноватой тенью. Это была Гедония. Она сбросила свой плащ на пол и стояла в сирийской тунике, прозрачной и волнистой, как облако.

— Ты — консул! — воскликнула она. — Привет тебе, мой Вакх и царь!

И холодная патрицианка, превращаясь в пылкую вакханку, стиснула Омбриция в объятиях, как добычу.

— Что же сказал Тит? — спросил молодой человек, дрожа от страха и радости.

— Как будто это важно! — сказала Гедония с звонким смехом, потряхивая геммами своего ожерелья. — Я смеюсь над Титом, над Веспасианом и над всеми царями! Я знаю только одно, что теперь ты мой, как никогда до сих пор!

Сидя на его коленях, она осыпала поцелуями голову, шею, руки человека, которым владела теперь вполне. Поцелуи сыпались на него, как дождь красных роз. Они жгли его сквозь тунику. Казалось, что долго сдерживаемая страсть Гедонии Метеллы изливалась потоком лавы. Затопленный и обжигаемый этой пламенной волной, уносившей его страхи, Омбриций едва имел силы прошептать:

— Я хочу знать все.

— Завтра, мой Вакх, завтра!

И, схватив обеими руками его голову, она не сводила с него глаз, во взоре которых сосредоточивалась вся ее неукротимая душа. Омбриций не противился более… Светильник погас… И губы их слились в долгом, страстном и безумном поцелуе…

Тихая и ясная ночь царила над Вечным Городом, когда Гедония вышла на террасу, держа за руку будущего консула. Небо горело звездами. Безмолвный черный Рим спал у их ног. Глаза Омбриция были полны мрачной печали, странной тревоги.

— Разве ты не счастлив? — спросила она.

— Я счастлив, — ответил Омбриций, как во сне.

Она указала рукой на Вечный Город.

— Взгляни на этот цирк, безлюдный ночью. Это арена всех честолюбий. Взгляни на Авентинский холм — гору народа, часто победоносного в мятежах, но всегда побеждаемого чудовищем, рожденным его неистовствами. Взгляни на Палатин — это трон цезарей. Если ты захочешь… все это будет принадлежать нам!