Жук

Вечер выдался прекрасный. Пол предложил мне прогуляться по Вестминстер Бридж-роуд до Парламента, где обещал посадить меня в экипаж. Мы так и сделали. Было еще рано — десятый час, и улицы полнились прохожими. Говорили мы исключительно о политике. Палата общин должна была принимать поправки к Закону о сельском хозяйстве, и Пол не сомневался, что это тот случай, когда государство одной рукой дает, а другой отнимает. Пока что поправки только разрабатывались в комитете, но некоторые из них уже находились под угрозой, те самые, без которых землевладелец обрел бы дополнительную власть над арендатором. Немалое количество, нужно сказать, довольно радикальных предложений вносил именно мой папа. Пол подчеркнул, что будет противостоять им всеми силами, и тут, совершенно неожиданно, осекся.

— Иногда я спрашиваю себя, что вы действительно думаете по этому поводу.

— Какому поводу?

— По поводу расхождения взглядов, политических, у вашего отца и меня. Я знаю, что мистер Линдон считает мои действия личным оскорблением и страстно негодует из-за них, и невольно задумываюсь, не разделяете ли вы по крайней мере часть его чувств.

— Я уже объясняла, что отделяю папа-политика от папа-семьянина.

— Вы его дочь.

— Безусловно; но вы сами вправду предпочли бы, чтобы я поддерживала его политические взгляды, даже если считаю их ошибочными?

— Вы его любите.

— Конечно, люблю… он лучший из отцов.

— Ваше отступничество будет для него горьким разочарованием.

Я украдкой взглянула на Пола. Мне хотелось знать, о чем он сейчас думает. Вопрос моих отношений с папа был из тех, которые мы, не сговариваясь, считали запретными.

— Я не совсем уверена в этом. Меня терзают подозрения, что папа не имеет политических взглядов.

— Мисс Линдон! Полагаю, я могу доказать вам обратное.

— По-моему, реши папа опять жениться, скажем, на нашей домоправительнице, в течение трех недель ее убеждения станут его убеждениями.

Пол немного подумал, прежде чем заговорить вновь:

— Да, иногда мужчины действительно меняют шкуру, — он улыбнулся, — дабы ублажить своих жен, даже если речь идет о политике.

— Взгляды папа — это взгляды тех, с кем он проводит время. Настоящая причина, по которой он примкнул к тори самого консервативного толка, в его боязни, что если он поведется с кем-то еще, например, с радикалами, то сам не заметит, как станет радикалом. Для него связи синонимичны логике.

Пол расхохотался. Мы успели подойти к Вестминстерскому мосту и теперь стояли на нем и смотрели на реку. Воды таинственно мерцали, отражая длинную цепочку фонарей; буксир тянул за собой несколько барж. На мгновение воцарилась тишина. Затем Пол вернулся к сказанному:

— А вы… вы думаете, что брак перекрасит и ваши убеждения?

— А ваши?

— В зависимости от обстоятельств. — Он умолк. Потом продолжил — с теми интонациями, которые я научилась распознавать как самые искренние и серьезные: — Это будет зависеть от того, согласитесь ли вы стать моей женой.

Я не ответила. Это произошло так неожиданно, что я потеряла дар речи. Я не знала, как его понимать. Все вокруг закружилось. Он опять спросил, на сей раз коротко:

— Так что?

Голос — пусть сбивчивый — вернулся ко мне:

— Так?… что?

Он придвинулся чуть ближе.

— Вы выйдете за меня?

Голос, почти окрепший, пропал вновь. На глазах выступили слезы. Я задрожала. Никогда не думала, что могу так глупо себя вести. Из-за облаков выглянула лупа, посеребрив водную зыбь. Пол заговорил очень тихо, едва слышно:

— Вы ведь знаете — я люблю вас.

Тогда я и поняла, что тоже люблю его. То, что ранее виделось мне дружескими чувствами, оказалось совсем иным. С моих глаз будто сорвали пелену, открыв изумительный мир. Язык мой отнялся. Пол неправильно истолковал мое молчание.

— Я вас оскорбил?

— Нет.

По-моему, он заметил, как дрожит мой голос, и понял все верно, ибо тоже умолк. Вскоре его рука скользнула по перилам, легла на мою и крепко сжала ее.

Вот так все случилось. Мы говорили что-то еще, но это было уже не столь важно, хотя, кажется, и длилось довольно долго. Могу признаться честно: сердце мое переполнилось чувствами, мешавшими словам; я онемела от величайшего счастья. По-моему, с Полом творилось то же самое. Он сказал мне это при расставании.

Кажется, прошло всего мгновение, но вдруг Пол вздрогнул. Оглянувшись, он посмотрел на Биг-Бен.

— Полночь!.. Мне нужно было в Парламент!.. Как так?!

Однако он действительно опоздал. Мы простояли на мосту два часа, а не десять минут, как нам почудилось. Мне и в голову не приходило, что время может бежать так незаметно. Пол выглядел совершенно ошеломленным. Его терзала совесть законодателя. Он попросил прощения — как умел он один.

— К счастью, иногда мои дела в Палате бывают менее важны, чем дела вне ее.

Он взял меня под руку. Мы стояли лицом друг к другу.

— Итак, для вас это дело!

Он рассмеялся.