Жук. Таинственная история

Когда сейчас я оглядываюсь в прошлое и вспоминаю о дерзости совершенного мной поступка, меня начинает трясти. Хотя я был самым настоящим несчастным рабом чужого веления, я не могу не твердить себе, что в полной мере осознавал, к чему меня принуждают – и от этого мое положение совсем не выглядит менее удручающим! – и каждая деталь моих подневольных деяний проносится перед глазами чередой картин, чьей яркости, пока жива моя память, не суждено померкнуть. Конечно, ни один профессиональный грабитель, впрочем, как ни один здравомыслящий человек, не стал бы действовать с той лихорадочной поспешностью, с которой действовал я. Тот способ, каким я выбил окошко, а было оно из зеркального стекла, можно назвать по-разному, но не бесшумным. Сначала раздался удар, потом стекло посыпалось и, ударившись о землю, прогромыхало осколками. Иначе говоря, загремело так, что разбудило бы самих спящих отроков Эфесских[1]. Но здесь, опять же, на моей стороне была сама погода. К этому часу завывание ветра стало оглушительным – он ревел, проносясь по площади. Вероятно, та буря поглотила все иные звуки.

И вот я стоял в комнате, в которую беззаконно проник, и прислушивался, не поднял ли кто тревогу, но было тихо. В доме царило могильное молчание. Я опустил оконную раму и направился к двери. Ее было не так-то легко найти. Окна закрывали плотные портьеры, и в комнате стояла тьма египетская. Казалось, что внутри слишком много мебели, но, возможно, подобное впечатление складывалось из-за того, что я передвигался по незнакомому помещению в кромешном мраке. Я брел на ощупь, с воистину великой осторожностью, и постоянно натыкался на препятствия. Меня словно притягивало ко всем предметам, на которые только можно налететь; не один раз мне довелось споткнуться о скамеечки для ног и обо что-то вроде пуфиков. То, что никто по-прежнему не слышал меня, представлялось чудом, хотя не исключаю, что в доме были толстые стены, что внутри остались одни только слуги, что их комнаты располагались на верхнем этаже, что люди крепко спали и вряд ли их могло разбудить движение в той комнате, куда я попал.

Наконец добравшись до двери, я открыл ее, прислушиваясь, не может ли кто мне помешать; ведомый чужим велением, которое, как говорится, взяло меня в оборот, я пересек коридор и поднялся по лестнице. Миновал второй этаж, а на третьем направился к комнате справа. Повернул дверную ручку, она поддалась, дверь открылась, я вошел и закрыл ее за собой. На стене сбоку нащупал выключатель, нажал на него и включил электрический свет, проделав все это с такой уверенностью, что, вне всяких сомнений, любой сторонний наблюдатель мог бы поклясться перед судьей и присяжными, что все происходило по моей собственной воле.

В ярком свете электрических ламп я неспешно оглядел комнату. Это был, как и обещал человек в постели, кабинет – опрятное и просторное помещение, предназначенное исключительно для работы, а не сделанное напоказ. Там стояли три стола, один большой и два поменьше, целиком покрытые аккуратными стопками рукописей и бумаг. Около одного из них я увидел пишущую машинку. На полу, под столами и поднимаясь над ними, высились горы книг, папок и документов. Три стены кабинета были едва ли не полностью скрыты полками, плотно забитыми книгами. У четвертой стены, напротив двери, находился огромный дубовый книжный шкаф, а в дальнем углу я заметил причудливого вида старинное бюро. Как только я его увидел, сразу зашагал туда, будто стрела, выпущенная из лука; и на самом деле здесь как нельзя лучше подходит эта метафора: стрелой из лука ринулся я к нему.

Внизу у бюро были ящики, наверху – стеклянные дверцы, а между ящиками и дверцами располагалась откидная створка. Именно она стала центром моего внимания. Я потянул ее вниз одной рукой; она оказалась заперта на ключ.

Я взялся за створку обеими руками; она упорно не поддавалась.

Именно ее замок мне, как вору, применяющему свои навыки, предстояло взломать. Этого я не умел и льстил себе мыслью, что никто и ничто не сможет заставить меня совершить подобное. Однако теперь, стоя перед неподатливым бюро, я ощутил давление, которое с необоримой силой заставляло меня любым возможным и невозможным способом добраться до того, что спрятано внутри. У меня не было выбора, я покорился и принялся оглядывать комнату в поисках инструмента, подходящего для осуществления преступного замысла. Таковой нашелся прямо под рукой. Недалеко от меня у самой стены стояли различные образцы оружия: среди них имелись наконечники копий. Взяв один, я с трудом втиснул его в нужную щель. Получился рычаг, с помощью которого я попытался открыть створку. Она оказалась очень крепкой, и наконечник разломился надвое. Я взял другой – с тем же результатом; третий тоже сломался у меня в руках. Больше наконечников не было. Самым удобным для моих целей предметом из оставшихся был диковинный, тяжелый и острый топор. Его я и выбрал и со всей силой вонзил лезвие в непокорную створку. Топор легко прошел сквозь дерево, и не успел я глазом моргнуть, как дверца с грохотом упала.