Жук

— Дорогой мой Линдон, не в моих силах выразить, как я вам благодарен за ваше предположение, но мне остается лишь повторить, что — к несчастью — ни о чем подобном не может быть и речи.

— Не понимаю, по какой причине.

— Так вышло.

— Вы… вы достойная партия, верьте мне на слово.

— Боюсь, так и есть.

— Я… я хочу, чтобы вы сказали моей дочери, что Лессинхэм отпетый негодяй.

— Я понял… Но осмелюсь предположить, что если мне придется использовать то влияние, которое, по вашему мнению, я имею на мисс Линдон, наилучшим образом и не потерять его, вряд ли у меня получится изложить факты яснее, чем это делаете вы.

— Мне все равно, как вы все изложите: излагайте как угодно. Только… только я хочу, чтобы после вашего разговора она возненавидела этого типа; я… я… я хочу, чтобы вы расписали его во всей красе; честно… честно говоря, я мечтаю, чтобы вы его раздавили.

Пока Линдон продолжал сражение со своим языком и каплями пота на лбу, вошел Эдвардс. Я повернулся к нему:

— В чем дело?

— Мисс Линдон, сэр, желает увидеться с вами — наедине и немедленно.

В ту минуту мне показалось, что явилась она немного не вовремя, а вот Линдон пришел в восторг. Он принялся запинаться и заикаться:

— Т-т-то что надо!.. л-л-лучше и быть не могло!.. п-п-приглашайте ее сюда! М-м-меня спрячьте… все равно, где… за ширму! В-в-влияние на нее используйте; п-п-поговорите с ней хорошенько; с-с-скажите все, как я велел; а в… в… в нужный момент я выйду, и потом… потом будет странно, если мы все не уладим.

Это предложение ошеломило меня.

— Но, дорогой мой мистер Линдон, боюсь, я не могу…

Он оборвал меня:

— Она уже близко!

Не успел я опомниться, как он скрылся за ширмой: я никогда не подозревал, что он так проворен! — только-только я рот открыл его окликнуть, как в комнату вошла Марджори. В ее осанке, лице и глазах было нечто такое, от чего мое сердце неистово забилось: она выглядела так, будто вся жизнь изменилась и радость покинула ее.

Глава 21. Ужас в ночи

— Сидней! — воскликнула она. — Я так рада наконец вас увидеть!

Может, она и была рада — а вот я, в тот момент, не считал себя готовым разделить эту радость с ней.

— Я предупреждала вас, что если меня постигнет беда, я приду к вам, и… несчастье случилось. Такое престранное.

У меня все тоже было престранно — и обескураживающе. Вдруг мне в голову пришла идея, как перехитрить ее подслушивающего отца.

— Пойдемте в гостиную, там вы мне все расскажете.

Марджори отказалась перемещаться:

— Нет… я расскажу все здесь. — Она огляделась, что показалось мне весьма подозрительным. — Именно в таких местах делятся историями, похожими на мою. Здесь необычно.

— Но…

— Никаких «но»! Сидней, не мучайте меня… я не хочу никуда идти… разве вы не видите, что я загнана в угол?

Она уже успела сесть в кресло, но после этих слов поднялась, взмахнула перед собой руками, выказывая чрезвычайное волнение: движения ее были столь же нервными, как и речь.

— Что вы на меня так смотрите? Думаете, с ума сошла?.. Мне и самой так кажется… Сидней, могут ли люди неожиданно лишаться рассудка? Вы человек разносторонний и даже немного врач, пощупайте мой пульс — вот! — и скажите, не больна ли я!

Я взял ее за запястье: сердце быстро билось, но я и без того видел, что ее лихорадит. Я подал ей стакан. Она подняла его на уровень глаз:

— Что это?

— Лечебный отвар моего приготовления. Вы, наверное, никогда этого не замечали, но временами в голове моей буря. Я пью его в качестве успокоительного. Вам он не повредит.

Она выпила все до дна.

— Мне уже полегчало — да, полегчало; вы настоящий доктор… Ладно, Сидней, надо мной едва не разразилась гроза. Вчера вечером папа запретил мне разговаривать с Полом Лессинхэмом — и это только прелюдия.

— Вот-вот. Мистер Линдон…

— Да, мистер Линдон… мой папа. По-моему, мы едва не поссорились. Знаете, он говорил какие-то несусветные вещи… но он всегда такой… склонен говорить несуразицу. Он лучший отец на свете, но… не в его характере любить по-настоящему умных людей; этот старый добрый сухарь-тори никогда таких не привечал; я всегда считала, что именно поэтому он так к вам привязан.

— Благодарю, вероятно, поэтому, хотя подобная причина никогда не приходила мне в голову.

С самого появления Марджори у меня, я только и делал, что думал о сложившейся ситуации. Взвесив все, я пришел к выводу, что ее отец, пусть он и скрывается за ширмой, имеет не меньше прав услышать мнение дочери, чем я, к тому же не исключено, что горькая истина из ее уст поможет прояснить ситуацию. Вряд ли это ухудшит жизнь девушки. Я не имел ни малейшего понятия, что было настоящей целью ее визита.

Она, как мне показалось, неожиданно сменила тему:

— Рассказывала ли я вам, что произошло вчера утром… о случае с незнакомцем?

— Ни слова не проронили.

— Значит, только собиралась… Мне сейчас кажется, что это он накликал несчастье. Нет ли какого-нибудь суеверия, связанного с бедами, что обрушиваются на того, кто приютит бездомного бродягу?

— Надеюсь, что нет, иначе человечности конец.