Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Летом все было по-другому. Мы отправлялись на дачу всей семьей. Пока мы ехали на автобусе в Алексеевку, на коленях у меня стояла корзина, обвязанная платком, а в корзине сидел кот. В автобусе я пела: «Мы едем, едем, едем в далекие края» — и все пассажиры хвалили меня за голосистость. Но очень скоро меня начинало укачивать, и бабуля Мартуля совала мне под язык пятикопеечную монету. У пятака был медный, железисто-бодрящий вкус — и это спасало меня. Правда, мешало петь.

На даче мы жили долгие два выходных дня. Кусты малины и крыжовника вдоль забора покрывались густой зеленью, за которой не видно было, что делается на нашей даче, — и потому старуха Роза была уже не так страшна мне. Мать накрывала панамой волосы цвета солнца и улыбалась. Отец, трезвый и застенчивый, в самодельной пилотке из газеты, курил, опираясь на черенок лопаты. Дед рубил сухую сливу. Бабуля Мартуля варила суп на железной печке. А из печной трубы выплывал дым, пахнущий полынью.

— Бабуля Мартуля, а откуда у нас дача? — спросила я как-то, чтобы умаслить бабулю. Она только что поймала меня за беспардонной порчей тигровых лилий. С большим трудом достав семена, бабуля выращивала эти цветы под окном терраски. А я взяла палку и отлупила их. Лупила я не цветы, а коварных ос, которые нападали на жуков. Этих жуков я перенесла с компостной кучи на цветы, ведь существовать на цветах лучше, чем в компосте. Но этого же не объяснишь бабуле. Для нее все было просто, она считывала информацию из первого измерения этого мира: вот Света, вот палка, вот покалеченные тигровые лилии.

— Купили, — бабуля Мартуля ответила неохотно.

— А где деньги взяли?

— Там, где больше нет.

— А это где?

— Что пристаешь? Там же, где все берут, — в сберкассе.

— И все-таки, как это — купили? Мы ее перевезли из другого места? Дача тоже двигается?

— Да что же ты за банный лист! Сначала цветы попортит, а потом еще и выпытывает, как лазутчик, — начинала сердиться бабуля Мартуля. — Вот возьму палку и отлуплю тебя.

Она пугала, но ее я не боялась. Я опасалась только, что она пожалуется на меня матери — и потому замолкала и шла в угол дачи, сидеть в другом измерении, где ветер, сильный, как на Юпитере, играл с клочьями пены в Океане, а вершины скал скрывал туман.

Стрелочник жуков

Осенью квартира пахла яблоками. Яблоки, сладкие и светлые, как клеверный мед, лежали всюду — в ведрах, тазах, корзинах, в коридоре, кухне, комнатах, ванной. Бабуля начинала варить из них варенье и закатывать в банки. Варила варенье она несколько недель. Яблоки постепенно темнели и портились, но пахли от этого только сильнее. Я садилась перед корзиной с яблоками и, раздувая ноздри, часами втягивала аромат. Ветер Юпитера — я была уверена в этом — пахнул так же, как яблоки с Земли.

Тасик не разделял моего пристрастия к аромату земных яблок, он предпочитал огурцы. И не нюхать, а есть. Только если я доставала для него огурец, он соглашался сопровождать меня на прогулке во дворе.

Во двор вечерами меня выводила мать. Она садилась на скамейку возле песочницы и смотрела на высокую траву у мусорных баков. Рядом с помощью пластмассовых ведерок дети лепили куличики из сырого песка. А я палкой раскапывала глубокую яму в надежде добраться до земного ядра. Когда яма становилась пугающе глубокой, мать говорила:

— Света, иди поиграй с девочками.

Девочки были заняты своими делами — делами девочек. Они укладывали пупсика в постель из травы и укрывали его носовым платком. Мне не было места в их мире — и меня не огорчало это. Я даже боялась, что они вдруг проявят интерес ко мне и захотят, чтобы я тоже вместе с ними укрывала пупсика носовым платком.

Чтобы не огорчать мать глубиной раскопанной мною ямы, я забиралась под скамейку, на которой мать сидела. Под скамейкой мы с Тасиком наблюдали за муравьями, которые тоже были заняты своими делами — делами муравьев.

Но однажды одна из девочек все-таки проявила интерес ко мне. Она подошла и стала внимательно смотреть на меня. Я зачерпывала ладонью горсти сухого песка и высыпала на муравья, а муравей неизменно выбирался на вершину песочной горы, какой бы высокой та не была.

— Что ты делаешь? — спросила девочка. Она была старше меня на два года, и я не понимала, зачем такая взрослая девочка разговаривает со мной. Поэтому я посмотрела на нее исподлобья и не ответила.

— Расскажи, что ты делаешь, — благосклонно глядя на любопытную девочку, велела мать.

Но ведь и так было видно, что я делаю. Однако, чтобы не огорчать мать, я еще раз — молча — продемонстрировала девочке всю последовательность своих действий: зачерпнуть горсть песка, высыпать песок на муравья, наблюдать, как будет муравей выбираться на вершину песочной горы.

— Я Ленка Сиротина, — вдруг сказала девочка. — А ты кто?

В моем мозгу закипела мыслительная деятельность: в самом деле, кто я? Когда моя мать и девочка Ленка Сиротина уже перестали надеяться, что я отвечу, я сказала:

— А я стрелочник жуков.