Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие

Редкий случай художественной красоты от Стругацких можно встретить в начале седьмой главы. «Жилин читал, сидя за столом. Глаза его быстро скользили по страницам, время от времени влажно поблескивая в голубоватом свете настольной лампы.» Эх, вот бы Стругацкие всегда были так изящны в описаниях… Очевидно, что красоту и возвышенность текста Стругацкие никогда не считали главным. Их душам в начале шестидесятых, когда писались главы этой повести, были гораздо более близки идеологические подоплеки диалога Сэма и Бэлы на астероиде Бамбергу. Что сказать… Забавно читать подобные строки Стругацких 54 года спустя, когда на планете уже почти не осталось ни социалистических и уж тем более коммунистических режимов, когда все фигуры окружавшей их в те годы политической шахматной партии оказались сброшенными с доски. Наверное, в шестидесятые годы прошлого века подобными строками зачитывались и восхищались, но в том то и беда, что однажды вступив на тропинку вот таких идеологических рассуждений, авторы сами же загоняют себя в клетку. С момента написания Анны Карениной Толстым прошло уже больше 140 лет, но строки написанные Львом Николаевичем (в отличие от идеологической болтовни героев Стругацких) продолжают поражать и трогать мою душу до сих пор. «Капитализм — труп.» наивно делают вывод Стругацкие устами своих героев. Аркадий Натанович ушел от нас в 1991-ом, Борис Натанович в 2012-ом, я перечитываю их книги в 2016-ом, примерно в тот год, в которой авторы помещали свое повествование. А капитализм все продолжает жить. Переживет, пожалуй, и меня и даже моих внуков.

В девятой главе Стругацкие снова увлекаются коммунистической патетикой. Если в «Стране багровых туч» авторы еще как-то контролируют полет мыслей Юрковского, то в «Стажерах» все просто срывается с резьбы. Читать подобную «философию» в фантастических романах мне, признаюсь, не очень нравится. И не только потому что если бы я захотел почитать философские трактаты я бы обратился к творчеству Канта и Шопенгауэра, а скорее потому, что мне совершенно не нравится ни подобный стиль изложения, ни топорные аргументы, ни упрощения к которым прибегают авторы, обсуждая разницу двух идеологических платформ. Еще больше грусти добавляет реализация образа Быкова. Если в «Стране багровых туч» он был представлен настоящим героем, к которому я почти успел проникнуться, то здесь Быков изменен просто до неузнаваемости. Он статичен и отвратителен. Его сухие речи в диалогах, вроде коротких междометий («Ну», «Ага», «Валяй») сильно отталкивают от текста и разочаровывают меня.

Впрочем, следующая глава в какой-то мере реабилитирует повесть, и читать снова становится интересно (тема о кольцах планет-гигантов, вероятностях и флюктуации). И все же, следует заметить, что встроенные в книгу рассказы Жилина смотрятся совсем не органично. Все дело в том, что Жилин не предстает в повести главным героем, но именно в его обязанность Стругацкие вменяют рассказывать «умные истории». Это вносит небольшую изюминку, но художественности и цельности течению сюжета это однозначно не прибавляет. Воспринимается куце, чересчур нравоучительно, особенно когда подобным крошечным историям еще и даются самостоятельные названия внутри глав (ведь жанр именуется научной фантастикой, а не детской сказкой).

Драматический финал последней главы произведения прибавляет сопереживания и, нужно признать, произвел на меня должное впечатление. Перелистывая страницы «Стажеров» создается ощущение, что Стругацкие вот-вот откроют в себе новое творческое дыхание, но, увы, этого не происходит. Повесть вынуждена занять свое место в истории всего лишь как продолжение «Страны багровых туч» с переизбытком чересчур серьезных идеологических нравоучений и нелепых летающих пиявок.

«Попытка к бегству»

(5/12)

Повесть о путешествии на далекую планету Саула, в которой герои идут на открытый Контакт с внеземной цивилизацией

Повесть «Попытка к бегству» написана в 1962 году и в этом же году была впервые опубликована. Рабочие названия несколько раз менялись по цензурным соображениям: название «Возлюби ближнего» не проходило, как аллюзия на Новый Завет, а название «Возлюби дальнего» — как ненамеренная цитата из Ницше.

С повести «Попытка к бегству» начинается новый этап в сюжетной эволюции творчества Стругацких. Обычно я называю его «предзрелый». Авторы медленно, но все же взрослеют и, начиная с этой книги, наконец-то перестают прибегать к «детской» привычке давать названия каждой главе, оставляют старых героев и обращаются к новой сюжетной тематике. Впрочем, в художественном плане все остается неизменным.

«— Товарищ, — сказал Вадим. — Послушай меня!»…