Жуков. Маршал на белом коне

Будучи в Горьком, Хрущёв выступил с заявлением о целесообразности сдачи в государство облигаций всех займов, общей суммой 260 миллиардов рублей (в старых деньгах).

Хрущёву вновь поставили в вину, что он выступил с таким важным заявлением, предварительно не посоветовавшись с Президиумом ЦК.

По возвращении Хрущёва в Москву состоялся вновь неприятный разговор.

Тогда же было принято решение не сдавать облигации, а отсрочить на 25 лет выплату по ним. Учитывая необходимость децентрализации управления промышленностью и представления Союзным Республикам больше прав, Хрущёв внёс предложение на Президиуме ЦК о ликвидации многих промышленных министерств.

Это предложение Каганович отверг, как преждевременное и плохо продуманное.

Молотов поддержал Кагановича и сказал, что в Москве для общего руководства всё же придётся что-то иметь, возможно, вместо министерств — отраслевые комитеты.

В последующем большинство членов Президиума ЦК поддержало идею Хрущёва.

Булганин вначале безропотно и во всех начинаниях поддерживал Хрущёва, но постепенно он стал всё больше и больше склоняться на сторону Молотова и Кагановича.

Плохо зная народное хозяйство страны, особенно сельское хозяйство, Булганин ни одного раза по линии Совета Министров не поставил какого-либо вопроса на Президиуме ЦК.

Булганин, понимая, что он плохо выполняет роль Председателя Совета Министров, что везде и во всём его опережает Хрущёв, он видимо внутренне вполне созрел для присоединения к антихрущёвской группировке и как только пронюхал, что против Хрущёва сколотилась группировка большинства членов Президиума ЦК, он немедля присоединился к ней.

Весной 1957 года сын Хрущёва Сергей женился. По этому случаю на даче Хрущёва была устроена свадьба. На свадьбе, как полагается, крепко выпили, а выпив, произносили речи.

С речью выступил Хрущёв. Говорил он, как всегда, хорошо. Рассказал о своей родословной биографии. Тепло вспомнил свою маму, которая, по его словам, очень любила много говорить, а затем как-то вскользь уколол Булганина. В другое время Булганин промолчал бы, а тут он неузнаваемо вскипел и попросил Хрущёва подбирать выражения.

Мы все поняли, что Булганин тоже озлоблен против Хрущёва. Догадки подтвердились. Как только кончился обед, Молотов, Маленков, Каганович, Булганин демонстративно покинули свадьбу и уехали к Маленкову на дачу. Хрущёв понял, что отныне Булганин переметнулся в стан его противников, и он был явно озабочен усилением группы его противников.

После того как с дачи Хрущёва демонстративно ушли Булганин, Маленков, Молотов и Каганович, ко мне подошёл Кириченко и завёл такой разговор: “Георгий Константинович! Ты понимаешь, куда дело клонится, а? Эта компания неслучайно демонстративно ушла со свадьбы. Я думаю, что нам нужно держать ухо востро, а в случае чего надо ко всему быть готовым. Мы на тебя надеемся. Ты в армии пользуешься громадным авторитетом, одно твоё слово и армия сделает всё, что нужно”.

Я видел, что Кириченко пьян, но сразу же насторожился: “О чём ты, Алексей Илларионович, болтаешь? Я тебя не понимаю. Куда ты клонишь свою речь? Почему ты заговорил о моём авторитете в армии и о том, что стоит только мне сказать своё слово, и она сделает всё, что нужно”.

Кириченко: “А ты что не видишь, как злобно они сегодня разговаривали с Хрущёвым. Булганин, Молотов, Каганович и Маленков решительные и озлобленные люди. Я думаю, что дело может дойти до серьёзного”.

Мне показалось, что Кириченко завёл такой разговор не случайно, не от своего ума. И это предположение тут же подтвердилось следующими его словами: “В случае чего — мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича”.

О Кириченко А. И. у меня всегда было плохое мнение. Я считал его “одесситом” в худшем смысле этого слова. Вот один из штрихов, характеризующих его далеко не принципиальным коммунистом:

В 1946 году я прибыл в Одессу командовать войсками округа, где Кириченко был первым секретарём Обкома ВКП(б).

Прошло пару недель, мне позвонил в штаб Одесского округа Кириченко: “Слушай, Георгий Константинович, у меня лично плохо обстоит дело с легковой машиной, а в округе имеется много хороших трофейных машин. Я прошу, дай, пожалуйста, мне одну-две машины”.

Я ответил, что машина в округе есть, но передачу надо оформить документально через ОФИ Министерства обороны.

“Ты давай машины, — сказал Кириченко, — а насчёт документов не беспокойся, у нас в Одессе любые документы сделают и не только на машину, а если нужно и на звёзды Героя” Откровенно говоря, меня поразила подобная психология Кириченко, который стоял во главе партийной организации области. Ну, конечно, машину я ему не дал, хотя он неоднократно об этом мне напоминал.

С точки зрения общей культуры Кириченко был примитивным. Я поражался и недоумевал, чем он мог заслужить у Хрущёва столь дружеское к себе отношение.

После ухода Хрущёва с Украины в Москву он и рекомендовал его первым секретарём ЦК Украины, а после смерти Сталина Кириченко был переведён в ЦК КПСС секретарём ЦК, а вскоре он стал членом Президиума ЦК, где и показал себя с самой худшей стороны.