Жуков. Портрет на фоне эпохи

Самым шумным из претендентов на авторство «Урана» был, бесспорно, Андрей Иванович Еременко. Тесно связанный с Хрущевым еще со времен Сталинградской битвы, он стал первым из крупных советских военачальников, опубликовавших мемуары в 1961 году[578]. Одной из основных целей книги, написанной по заказу Хрущева, было как можно сильнее принизить роль Жукова, даже вообще вычеркнуть его имя из истории Сталинградской битвы. В феврале 1963 года маршал Малиновский, в то время занимавший пост начальника Сухопутных сил Советской армии, возмущенный этими искажениями истины, написал в «Военно-исторический журнал» статью, в которой опроверг всякое участие Хрущева в Сталинградской битве и настойчиво подчеркивал, что именно Жуков был одним из главных авторов «Урана». Но его голос остался одиноким. Еременко утверждал, что это он предложил Сталину идею контрнаступления, когда 2 августа был принят им в Кремле по случаю своего назначения командующим Юго-Восточным фронтом[579]. Но его дневник, публиковавшийся фрагментами с 1994 года, показывает, что его предложение не имело ничего общего с тем, что потом станет операцией «Уран»: «Я сказал, что, изучив вчера оперативную обстановку на Сталинградском стратегическом направлении, пришел к выводу, что в будущем левое крыло Сталинградского фронта закрепится на подступах к Сталинграду, а правое, значительно усиленное свежими силами, нанесет решительный удар по западному берегу Дона на междуречье [курсив авторов] и во взаимодействии с Юго-Восточным фронтом уничтожит противника под Сталинградом. С севера – главный удар, с юга – вспомогательный. Закончив, я просил назначить меня, если мои наметки будут приняты, на Сталинградский [а не Юго-Восточный] фронт и добавил, что моя военная душа больше лежит к наступлению, чем к обороне, даже самой ответственной»[580].

В самом деле, операция, предложенная в августе 1942 года, не имела ничего общего с операцией, получившей кодовое имя «Уран». «Это были не наметки будущей контрнаступательной операции,  – писал Жуков,  – а всего лишь план контрудара с целью задержать противника на подступах к Сталинграду»[581]. Еременко предлагал нанести удар в междуречье Дона и Волги, то есть именно то, что делал в сентябре Жуков и что не дало положительных результатов. То же самое в сентябре и октябре будут делать Еременко, а затем Рокоссовский, тоже не имея успеха. Еременко ничего не говорит о широком окружении на расстоянии 150 км от города, что и было главной идеей «Урана». Недавно Дэвид Гланц, крупнейший американский специалист по советско-германскому фронту, стал на сторону Еременко, опираясь на датированное 9 октября 1942 года письмо[582], подписанное командующим фронтом Еременко и членом Военного совета фронта Хрущевым. В нем излагается план, в целом похожий на «Уран», но он еще слишком расплывчатый, для его осуществления предлагаются слишком слабые силы, планирование совершенно нереалистично. Основная роль в нем отводилась коннице, а одной из главных целей определялось уничтожение немецких складов в Котельникове, что превращало его в какой-то рейд, не имеющий больших перспектив. Главный удар должен был наноситься из Клетской, тогда как в действительности он наносился от Серафимовича.

Дата письма Еременко – Хрущева – 9 октября – тоже вызывает вопросы. 5-го Сталин издал директиву по Сталинградскому фронту, в которой выражал свое раздражение именно дуэтом Еременко – Хрущева: «Вы… все еще продолжаете сдавать противнику квартал за кварталом. Это говорит о вашей плохой работе. Сил у вас в районе Сталинграда больше, чем у противника, и, несмотря на это, противник продолжает теснить вас. Я недоволен Вашей работой на Сталинградском фронте». «В первых числах октября,  – пишет Василевский,  – в работу включились командующие войсками и штабы фронтов; им было приказано подготовить предложения по использованию сил каждого фронта для совместной наступательной операции „Уран“»[583]. Все прояснилось, и Еременко оказался пойман за руку на фальсификации. Он послал Сталину свои предложения, сделать которые его 9 октября просили Жуков и Василевский, уже после того, как вечером 6-го Василевский в общих чертах посвятил его в план предстоящей операции. Чтобы вернуть себе милость вождя, Еременко вставил в письмо фразу, представляющую собой неловкую попытку отнести его предложения к более раннему времени: «В бытность мою командующим бывш. Сталинградским фронтом… так я планировал в прошлом эту операцию и поэтому считаю своим долгом Вам доложить».