Жуков. Портрет на фоне эпохи

Очевидно, детским чутьем Эра уловила чувство облегчения, которое испытывали в тот период ее родители, их друзья и знакомые: казалось, кошмар закончился. В офицерских кабинетах, в школах, на заводах и в колхозах повторяли слова вождя, жестокие, циничные, но, возможно, передающие частичку того ощущения, которое испытывали многие: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее», и многие говорили: «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!» Репрессии продолжались, но в гораздо меньших размерах. В феврале 1939-го были расстреляны комкор Хаханьян, командарм Федько и маршал Егоров. В 1965 году Жуков расскажет Симонову, что не чувствовал себя в безопасности: «На меня готовились соответствующие документы, видимо, их было уже достаточно, уже кто-то где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем, дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем тогда кончали многие другие». Но, по крайней мере, лично для Жукова эти мрачные тучи окажутся разогнанными неожиданной инициативой японского генерала Го в 10 000 км от Смоленска[247].

Глава 7 Сокрушительный удар в Монголии. 1939

1 июня 1939 года комдив Георгий Жуков находился в здании штаба 3-го кавалерийского корпуса в Минске. Собрав командиров этого соединения, он критически разбирал состоявшиеся накануне полевые занятия, на которых присутствовал в качестве заместителя командующего Белорусским военным округом. Было жарко, окна открыты, и Жуков увидел идущего через двор некоего Сусайкова, красного и запыхавшегося. Комиссар энергично махал ему рукой. Что происходит? Очевидно, какие-то новости из Польши, решил Жуков. 28 апреля Гитлер, выступая на заседании рейхстага, потребовал возвращения Данцига в состав Германии. На западе вновь запахло войной. Сусайков, зайдя в помещение, подошел к Жукову, отвел его в сторону и прошептал: «Мне звонили из Москвы: ты должен завтра быть в Наркомате обороны». После паузы Жуков с трудом выговорил:

« –  Ты стороной не знаешь, почему вызывают?

Отвечает:

 –  Не знаю. Знаю одно: утром ты должен быть в приемной Ворошилова.

 –  Ну что ж, есть!»[248]

По словам Симонова, Жуков будто бы спросил: «Шашку брать?»[249]Хотя реплика наверняка апокрифична, она раскрывает опасения, должно быть охватившие Жукова. Сколько его товарищей, получив такой же вызов, сразу по прибытии были арестованы, допрошены, подвергнуты пыткам, а потом многие из них расстреляны? Якир, Левандовский, Сангурский (начальник штаба у Блюхера)  – назовем только их из большого числа старших командиров – были арестованы прямо в поезде, когда ехали по вызову в Наркомат обороны. Георгий Константинович едва успел сообщить новость по телефону Александре, оставшейся в Смоленске, и помчался на Минский вокзал, чтобы сесть на экспресс до Москвы. Его жена, по свидетельству Эры, разрыдалась. «Мы очень беспокоились еще и потому, что ничего толком не знали о причинах его срочного отъезда»[250].

Приехав в Москву, Жуков оставил чемодан на улице Брюсова, у своего двоюродного брата Михаила Пилихина. Тот вспоминал, что Георгий был нервным, возбужденным. Он боялся, как рассказывал Пилихин, повторить судьбу Уборевича. «Он не знал, что его ждет»[251]. С улицы Брюсова Жуков отправился в Наркомат обороны на улицу Фрунзе. Его принял порученец Ворошилова, который еще больше увеличил тревогу Жукова двусмысленными словами:

 –  Проходите. Я прикажу, чтобы вам собрали чемодан для дальней поездки.

 –  Для какой дальней поездки?

 –  Идите к наркому, он вам скажет все, что нужно.

Климент Ворошилов пожал вошедшему Жукову руку, справился о его здоровье и подвел к большой карте.

« –  Японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защищать от всякой внешней агрессии. Вот карта района вторжения с обстановкой на 30 мая. […] Думаю,  – продолжал нарком,  – что затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится… Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?

 –  Готов вылететь сию же минуту»[252].

По рассказу Пилихина, когда Жуков вернулся на улицу Брюсова, первые слова его были: «Я голоден как волк». «Мы его накормили, напоили, рано утром он уехал на аэродром. Прощаясь с нами, сказал: «Или вернусь с подарками, или не поминайте меня лихом».

Клавдия Ильинична сказала: «Возвращайтесь только с подарками». Куда он уехал, мы не спросили, а вскоре узнали из газет, что комкор Жуков командует войсками, защищающими дружественную нам Монголию от нападения японских захватчиков»[253]. Вечером Георгий Константинович написал жене:

«Милый Шурик!