Жулье. Золото красных. Выездной

— А то! — Наташка с опаской зыркнула на дверь и погладила седины дона Агильяра, в просторечьи Пачкуна. Директор стальной скобой напоследок сжал бедра и выпустил Наташку. Завсекцией упорхнула, Пачкун положил трубку, тоскливо обозрел окошки под самым потолком: белый свет нудно мутился, смешиваясь с желтоватым от вечно горящей лампы под потертым абажуром. Кузница моя, подумал Пачкун о своем магазине и припомнил, как по пьянке его дружбан по школе, липовый, а может и подлинный, изобретатель Генка Маслов кручинился: «Понимаешь, Пачкуновский, им, — тычок указательным пальцем вверх, — ничего не нужно. Притащи я завтра машину и скажи, вот она из воздуха делает золото, усмехнутся и пошлют на хрен, мол, не мешай дремать, дядя! Производительность растет, благосостояние аж удержу не знает как мчится. Все академики и профессора, врачи, юристы, инженеры мира у нас поселились — чего еще надобно? Пшел пока цел!»

Пачкун огладил белый халат, вынул из обширного накладного кармана два четвертных, не запомнил, кто сунул, переложил деньги в бумажник. Ученым и невдомек, что уникальная машина, делающая из воздуха золото, давно изобретена и поставлена на поток, и стоят у рычагов таких машин седоголовые доны, услада непоседливых и жадных до жизни Наташек. Цехи этих машин работают бесперебойно под приглядом дурасниковых и гармония происходящего столь велика, что только завистники и очернители могут не восхищаться слаженным ритмом, тарахтением и, в особенности, готовой продукцией машин, переплавляющих не всегда чистый воздух и убогий продукт в чистое золото.

Наталья Парфентьевна Дрын (или Наташка в устах Пачкуна) паковала заказы для участников ВОВ. Страда заказов оборачивалась всегда благословенной порой: не все вовцы доползали до пункта кормораздачи, не все востребовали кусающий ценами дефицит и всегда возникали излишки икорные, балыковые, мало ли каковские, уходящие в сторону. Куда? Не смешите! Хоть в те же в картонные ящики к Дурасникову.

Сейчас Наташка бдительно парила над взвесом кур и пачек масла. Плевое вроде б дело, но как раз на незатейливом масле да на курах набегали приличные деньги, или бабки, как говорили в кругах, приближенных к сфере, или капуста, или… все давно догадались, не в названии дело — в принципе. И все уверовали в первоначальную важность кредитных билетов: и пожарники, и сэсники-санэпидемовцы и то сумеречные, то балагуристые, то раздражительные, то неожиданно стесняющиеся обэхээсэсники, разностью своих темпераментов как раз сигнализирующие, что они всего лишь люди, как все, а значит… что это значило в приграничных к магазинным подсобках-пространствах ведали давно, уяснили крепко и допразъяснений не требовалось ни продавцам, ни водителям, доставляющим товар с баз; ни среднему звену магазинного руководства; ни уборщице Маруське Галоше, толстомясой бабище, прозванной так в честь глянцевых, красноротых изнутри галош, в коих Маруська орудовала шваброй и зимой, и летом. Все знали правила игры: и робко наведывающиеся — предварительно отзвонив, чуткость! — представители районного контроля, и прочий разный люд, кормившийся при «двадцатке». Если б по чести, дверь с улицы следовало перекрестить двумя приколоченными наспех досками, ибо основные события отоваривания разворачивались со двора, и парадная дверь в магазин, уныло хлюпающая в грязи, могла ввести в заблуждение лишь наивных, рассчитывающих вот так с бухты барахты заскочить с улицы и купить что-нибудь, кроме вермишели и трупной желтизны гусей, синюшностью шей напоминающих о скоротечности жизни и быстрой расправе.

Наталья Парфентьевна отодвинула всегда находящуюся под рукой пачку масла, тютелька в тютельку полукилограммовую — для контрольного взвеса, и поправила растрепанные волосы, когда на улице показалась черная машина. Буратиновый нос Кольки Шоколада, напоминающий остро очиненный карандаш, почти упирался в лобовое стекло, а за водителем, перечеркнутый носом пополам, темнел хозяин — Дурасников.

Видный мужчина руководящего засола, а на поверку робкий. Наташка припомнила визит в баню и хохотнула: и впрямь Дурасников в простыне, с распаренной красной кожей и просительно вытянутыми руками по направлению к оголенной подружке, смотрелся не вельможно; Пачкун шумно вздыхал слюнтяйство да и только — дон Агильяр, мастер торгового секса, не понимал при чем тут стеснения, как можно дорасти до руководящего уровня и трухляво сникать в анонимной баньке в компании младотелых красоток.

Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор. Пачкун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодильной камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прилипая к завсекцией, шепнул:

— Попаримся в субботу, апосля трудового дня?

Наташкины ресницы, от природы длинные и пушистые, да еще наращенные тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.