Жулье. Золото красных. Выездной

Дон Агильяр продолжил:

— Только ту, что в прошлый раз, не волоки. Дурасникову такая может сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение времен ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на полку приглашаю не случайного, по меховому делу…

Парфентьевна многословием не отличалась.

— Будет, — только и сказала, и Пачкун знал: непременно будет, и высший класс.

— Ну вот, — выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал, вели Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью заросли, черт-те что! — он повысил голос, заметив ненавистного человека, не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из торгового училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к увольнению. Распустились!! — грозно пророкотал Пачкун.

Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам, бедная девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директора.

Пачкун подмигнул Наташке, завсекцией заискрилась улыбкой, не подумаешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна Милу-малолетку, не за честность, за мордашку — так и липли к ней взоры мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку весов, механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов колбасы.

Девочка ускакала по ступеням, ведущим в хлебный отдел, Дон Агильяр подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул по-мальчишечьи:

— Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее в баньку приглусим?!

— Рано, — Наташка отодвинулась, — пока рано, — погрузилась в себя, в давние обиды, — как ни кобенится — треснет, жизнь свое возьмет.

— Ой, возьмет! — Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых ламп. — Про баньку имей в виду, — и углядев, что в Наташке заворочалось недоброе, утешил: — Я тебе кой-че припас.

Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. Наташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто постоянно вымазанный вишней рот.

Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть кто, напористо, хотя и не без опаски — все ж топор, да руки словно литые наставил:

— Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс… не слишком?.. Смотри, накликаешь лихо…

Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить, но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех замирять и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя, явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины. Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспускает свой директорский гнев на тормозах.

— Граждане! — Мишка отвесил шутовской поклон. — Что за шум в благородном семействе? — Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот, таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун довольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая постепенно, упрятал топор за спину.

— Миш, — Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих присных, — ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их там?

— Моцарт кугель, — с готовностью подсказал Мишка Шурф.

— Так как? — Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что у директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не могло быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в борьбу за скромность в быту.

— Бу сделано. — Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается любое фиглярство.

— И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках мотаться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро мытарится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все! Усекли?

И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить требованиям Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и навсегда. Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня забросить улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить до ближайшей стоянки таксомоторов.

Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и только тогда в лоб припер Мишку:

— Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано?

Мишка улыбался, ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку, с готовностью повинился, сразу учуяв, что гнев Пачкуна показной, для порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры.