Жулье. Золото красных. Выездной

Фердуева молчала, и Помреж молчал. Почуваев ругал себя, что остался: его дело сторожить и оброк собирать, он игрок по копеечке с белой панамой на макушке, а тут люди рубятся, не приведи Господь, похоже, стольник за вист заряжают. Эх ма! Почуваев засопел по-кабаньи и вернул Фердуеву от размышлений на бренную землю.

— Вась, не договариваешь, сдается? Рожа-то у тебя не так, чтоб скорбная для такого момента.

Помреж мучить Фердуеву не стал:

— Не нашего района номера. С севера машины.

— Вот оно что. — Облегчение сразу придало лицу хозяйки цвет и яркость глазам. Еще полбеды. Значит Филипп не переметнулся. А северян поддерживают их правоохранители. Естественное дело. Вот почему и зубы перестали драть. Филипп у себя царек, а на севере свои монархи, все жить хотят, что им Филипп, ровня и только. Фердуева повеселела. — Это хорошо, Вась, что они на раннем этапе показали, кто за ними стоит. Потрафили нам. Засветились, орелики. Я их мышиную гвардию притушу, найдем управу. Я-то думала мальцы с желтком на губах… нет, поди ж, эшелонированная оборона…

— Вот-вот, — услыхав знакомое, брякнул Почуваев: — Мать честная, чисто боевое учение, синие — зеленые, северные — южные, эко народец разбирает…

Фердуева от радости взбурлила показным негодованием, рявкнула на отставника, вознаграждая себя за тяжесть пережитых минут:

— Мотал бы отсюда, Михал Мифодич.

Почуваев вскочил, будто от генеральского окрика, поднес пятерню к шишковатой, поросшей коротким ежиком голове и строевым шагом покинул зал.

Фердуева выжидала, пока затихнут шаги, и доверительно сообщила Помрежу:

— Вроде идиот на вид. Дудки! Упаси Бог так заблуждаться. Свой расчет имеет, калькулирует не хуже нашего, но предан, впервые в жизни копейку заимел. Преданность пожилого, всю жизнь пронищенствовавшего, ни с чем не сравнишь.

Васька прогнулся на стуле, разбросал в стороны мосластые ноги.

— Думаешь, в армии не подворовывал?

Фердуева растопырила пальцы перед собой: показалось, что на ногте безымянного правой руки облупился лак, нет, порядок.

— Подворовывал по мелочам… там тяпнет и в кусты, там откусит и затаится. По мелочам, а тут поток… разница? Плечи расправляются у человека. Все талдычат про достоинство. Цену должен иметь человек. Хоть на части меня режь, никогда не поверю в достоинство нищего.

— Это факт. — Помреж поднялся. — Я не нужен?

Фердуева раскрыла сумочку, вытащила три серо-коричневые, протянула Ваське.

— Не надо, — неуверенно возразил Помреж.

Фердуева, не слушая, воткнула деньги в карман сменщика Почуваева и кивнула — иди.

Через минуту в пустом зале со знаменами по углам и вымпелами по стенам, перед вазой с розами сидела женщина, будто с обложки журнала, и водила остро очиненным карандашом по белому листу бумаги. На дне давно остывшего стакана чая залегли чаинки. В дальнем конце зала открылась дверь, и Фердуева увидела двоих незнакомцев. В этот момент погас свет.

Филипп Рыжий разгадывал кроссворд, когда появился Дурасников.

— Трифону Кузьмичу мое с кисточкой!

Дурасников тяжело опустился в кресло.

— Ты чего? — осведомился Филипп.

— Так заглянул. — На сером, липком на вид лице зампреда лежали глубокие похмельные тени, похоже, начальник с трудом сдерживал внутреннюю дрожь.

Филипп вернулся к кроссворду: пусть Дурасников сам лепит разговор, не Филипп к оберторгу явился, а напротив…

В комнату заглянул человек в форме подполковника милиции, Филипп поднял глаза, офицера сдуло, будто сухой лист.

— В строгости держишь, — со знанием дела уронил Дурасников. Оценил служебное соответствие: если перед дверью кабинета у подчиненного не начинает пупок развязываться, что ты за начальник?..

Филипп никак не мог разгадать нужное словцо, на окаянном все замыкалось, дело застопорилось.

— Слушай, — решил облегчить участь Дурасникова Филипп, — слово из трех букв на ха начинается.

— Ты что? — оскорбился зампред. — Нашел мальчика!

Филипп засиял, выкрикнул:

— Мальчик, мальчик! Хор мальчиков Свешникова. Хор! Вот оно слово, принялся с школярской старательностью вписывать буквы в клетки.

Дурасников знал, что у Филиппа всегда припасено, озирался по сторонам, старался определить, где Филипп ховает горячительное: три сейфа, два шкафа и еще в углу столик с ящиками, на коем пепельница и гравированный щит с мечами. Филипп потер руки.

— Все! Расколол орешек! Хор! Ишь ты. Про меня еще в молодости говорили. Всегда расколет! Никто упираться не моги…

Дурасников потупился. Филипп заметил тень неудовольствия, сразу понял суть, рискнул объяснить: