Жулье. Золото красных. Выездной

Разделись, Мишка упрятал номерки всех троих, Фердуева вышагивала в длинном черном платье с ниткой натурального жемчуга на груди, непосвященным могло показаться, что конкурс красоты посетила прима миланской певческой школы или любимица нью-йоркских оперных подмостков в сопровождении двух импрессарио. Шурф подвел Фердуеву к последней модели «запорожца», впервые в истории этой марки и впрямь смахивающей на автомобиль, любезно пояснил, что это вторая премия, а первая — корона из серебра, почти сотой пробы, с бриллиантами, неважно что синтетическими, зато почти на двести каратов и с тремя сплавными сапфирами с голубиное яйцо. Шурф заранее повинился, что мог перепутать в мелочах, но корона штука впечатляющая.

Ремиз откололся, направился к столам, где кооператоры торговали цветами в пластиковых упаковках. Ремиз купил прозрачный цилиндр с гвоздиками, перевитыми спаржей и преподнес Фердуевой.

Переиграл Вова, тихоня наш! Шурф утратил лидерство на краткий миг и Фердуева, понимая, что произошло, не отказала себе в добивании: преувеличенно тепло поблагодарила Ремиза и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.

Ползала видели этот поцелуй, Ремиз возликовал: реванш за сцену в дверях состоялся.

До начала представления оставалось минут двадцать, и Вовка потащил честную компанию в бар. Позиции Ремиза в отеле отличались такой прочностью, что гости Вовки расселись перед стойкой валютного бара без содрогания. Ремиз щелкнул пальцами, моментально подбежал бармен в черном фраке с бордовой бабочкой. Ремиз спросил, кто что желает, и на стол вмиг вспорхнули бокалы и рюмки, источающие дивные запахи. Мишка знал, валютой Ремиз не промышляет: чем же платить? Посидели, попили, посмеялись… Фердуева глянула на часы, без пяти двенадцать, вот-вот начнется. Ремиз поднялся вместе со всеми, кивнул бармену, и троица двинула в зал.

Фердуева по дороге встретила приятельницу, остановилась, Мишка и Ремиз прошли вперед.

— А платить, граф? — уточнил Шурф, кивая на бар.

Ремиз радовался, знал, что Мишка не утерпит: два раза переиграл его, с цветами и вот сейчас, с выпивкой на валюту.

— Фирма платит, — обронил Вовка, не желая развивать валютную тему.

Повсюду сновали озабоченные люди с аккредитационными карточками прессы; фотографы, увешанные камерами, сбивались в кучи, обсуждая профессиональное, телевизионщики тащили тяжелую аппаратуру, везли камеры, расставляли освещение, тянули кабели…

Перед сценой, на первом ряду, рассадили женщин-журналисток — этакая галантность, в центре перед первым рядом выставили стол для жюри. Шурф, Ремиз и Фердуева сели у центрального прохода во втором ряду. Места — лучше не придумать.

— Для менеджеров, — пояснил Ремиз.

Фердуева кивнула, и действительно, кто она, если не менеджер, человек, который одних направляет туда, других сюда, расставляет силы, прикидывает, что куда вложить и как пойдут дела при таком раскладе, а чего ожидать при ином. Фердуева сняла пластиковую крышку с цветов, обнаружила меж гвоздик розу, поднесла к тонким, будто резцом высеченным ноздрям.

Устроители конкурса, воротилы красоты, их сатрапы, мелкая сошка кого-то сгоняли с лучших мест, пересаживали, выдворяли, резко предлагали освободить не причитающиеся кресла. Троицу ревнители справедливости обходили стороной, будто водоворот пенился вокруг скалы, торчащей посреди бурного моря.

Мишка Шурф склонился к Фердуевой и что-то шептал на ухо. Ремиз тосковал, прикидывая, что миги торжества скоротечны и, как ни крути, Шурф по очкам всегда побеждает.

Нина Пантелеевна не слушала Шурфа, кивала для порядка, не боясь, что невпопад. Накатил страх тошноты, а за ним и впрямь замутило, вынула таблетку, хотела, чтобы Шурф не углядел — заметил-таки — пояснила: от головной боли. Шурф вроде поверил, глотнула таблетку без воды, зажмурилась, а когда открыла глаза — на сцене тискал микрофон неизменный ведущий Саша короткостриженный, прошагавший десятилетия от первых кавээнов через а ну-ка девушек прямо в восьмидесятые.

— Днепропетровцы всем заправляют, — Шурф уселся поудобнее, — крутые ребята. Питер уже прибрали, в Москве подавляют последние очаги сопротивления… — Мишка тронул нос с горбинкой, — наш брат оттуда почти не уезжал, значитца мозговой центр имеется, опять-таки, родина бывшего генсека — неприкосновенная зона, выходит, по совокупности обстоятельств, родился новый Чикаго — центр силы неправедной на одной шестой суши.

Ремиз встрял в разговор, поддержал, выказывая осведомленность: