Жунгли

Этими словами завершались и скреплялись заговоры и присушки, как молитва – «аминем».

- Ключ и замок, – подтвердил Жерех. – Ты уж прости. Займись Любинькой.

- Легко сказать…

- А ты не ходи вокруг да около — времени у тебя на это не осталось. Ум виляет и прячется, а сердце идет напролом.

Свинина Ивановна улыбнулась: Жерех всегда любил щегольнуть фразой. Поцеловала его в лоб и вышла.

Свинина Ивановна была женщиной вопиющей – рослой, с эпической грудью, широким лицом и великим носом. Она носила грозно шумевшие юбки, высокие каблуки и всегда была вся в чем-то черном, алом, бордовом с чем-нибудь золотым или темно-серебряным. Когда она стремительно проходила по Чудову, казалось, что разом поднялся и двинулся огромный цыганский табор со всеми его шатрами, кострами и крадеными конями, и все это воинственное великолепие мятежно громыхало и полыхало, как приближающаяся июльская грозовая туча, готовая в любой миг вспыхнуть и разразиться счастливым дымным ливнем. На всех свадьбах и похоронах она, а вовсе не невеста и не покойник, была главным персонажем. На свадьбах она больше всех пила, больше всех ела, громче всех пела и лихо отплясывала, не жалея ни хозяйской утвари, ни своих пяток. Она визжала, охала, кружилась и подпрыгивала, и все ее юбки с громом и блеском кружились и взлетали вместе с нею. А на похоронах она плакала, выла и страдала, как все жены иудейские на всех реках вавилонских, словно ей за это не деньгами заплатили, а человеческой кровью.

Война и мир, а не женщина.

Неизвестно, почему Светлану Ивановну Смоловскую прозвали Свининой Ивановной. То ли за любовь к жареной свинине, то ли из-за некоторого сходства с огромной и веселой свиньей, хотя у свиней такого великого носа, конечно, не бывает. Она была непременной участницей всех семейных историй: к ней обращались за посредничеством, и казалось странным, что такая шумная женщина умеет еще и терпеливо выслушивать людей да еще находить выход из самых раскаленных ситуаций. Женщины доверяли ей такие тайны, о которых и гинеколог не подозревал, поэтому Свинины Ивановны побаивался даже священник.

Ее считали знахаркой и лекаркой, хотя самым действенным средством она считала одно-единственное лекарство – Евангелие внутрь. Это было чрезвычайно действенное средство. Ну, например, стих 50-й из главы 14-й от Марка («Тогда, оставивши Его, все бежали»), переписанный на бумажку, растолченный в ступке и выпитый со святой водой и перцем, помогал при ломоте в суставах. А вот стих 42-й из главы 22-й от Луки с солью и мятой («Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!») выводил горьких пьяниц из самого тяжелого запоя.

Ей бы жить в лесной пещере или в разбойничьем шатре, среди сушеных аспидов и белых человеческих черепов, но Свинина Ивановна обитала в самом обыкновенном кривом домишке, украшенном пластмассовыми тюльпанами, и обедала на клеенке.

Да и слава, и сила ее были в прошлом. В коробке из-под миксера дотлевали заговоры и присушки, которые когда-то она собственноручно отпечатала на пишущей машинке, потому что писать их всякий раз от руки сил не хватало — такой был спрос на колдовство. Но тогда тридцать пять километров от Чудова до Москвы казались огромным расстоянием, а сегодня Москва — вот она, на пороге, надвигается многоэтажными башнями, горит и клокочет в ночи, гудит машинами, источает соблазны…

Свинина Ивановна вышла из больницы, пересекла площадь и остановилась у дверей ресторана «Собака Павлова».

День был пасмурный, холодный.

Из аптечной витрины напротив таращились своими монгольскими глазами два голых карлика, заключенные в огромные пузатые бутыли с желтым спиртом. Лет двести назад их привез сюда предок нынешнего хозяина аптеки. За эти годы карлики стали такой же чудовской достопримечательностью, как Французский мост, построенный в 1814 году французскими военнопленными, и Немецкий дом — больница, возведенная в 1947 году немецкими военнопленными. Карлика мужского пола чудовцы прозвали Экспонатом, а его подругу — Евой. Их вторичные половые признаки были так ничтожны, что даже богомольные старушки, которые по воскресеньям черными стайками шествовали мимо аптеки на церковную службу, осеняли их крестным знамением и сочувственно вздыхали.

Карлики висели в бутылях вполоборота к зрителям, и казалось, что Экспонат и Ева смотрят друг на друга, поэтому чудовские женщины называли их разлученными супругами. Дважды в год горбатая почтальонка Баба Жа приносила на тротуар к аптеке три бумажных гвоздики: 23 февраля для Экспоната, а 8 марта — для Евы. А молодожены в день свадьбы выпивали у аптечной витрины по бокалу шампанского «за вечную любовь».