Журавка. Радугань

Егорыч решил дожидаться Ольгу Петровну в Доброводске, чтобы подготовиться к ее приезду и подремонтировать дом. Работали они с Антошей почти целую неделю, а в воскресенье пошли в доброводский клуб: там был торжественный праздник. Вручали награды бывшим партизанам. Пришел и Егорыч за своей наградой — орденом Красной Звезды.

Все долго хлопали старому партизану. Его хорошо знали в районе и как лесника, и как партизанского разведчика. Лицо у Егорыча было строгое. И еще строже стало, когда он получал ордена за Наталью и Митю. Он поклонился всем, поблагодарил, что помнят люди о них. Радовался награде и печалился, что нет рядом дочери и внука и что не они сами получают эти награды.

Про Антошу тоже не забыли. Партизанский командир знал, что он с Егорычем ходил в Доброводск на разведку. Знал и о том, как вовремя предупредил об опасности кудеярцев. Обо всем этом рассказал командир и при всех похвалил маленького партизана, поцеловал его и приколол красную звездочку от своей пилотки.

Праздник в клубе затянулся, и Егорыч послал Антошу домой.

— Беги, Журавка, может, мать вернулась. А мне еще побыть тут надо. Я скоро, беги.

Антоша ушел. Идти недалеко, клуб рядом с домом.

В комнате, где они последнее время жили с Егорычем, он увидел двух мальчиков. Тот, что постарше, доставал из рамки мамину карточку, которую Антоша оставил на столе. А мальчик поменьше пытался отломать деревянного дятла, вырезанного на рамке.

— Отдай! — закричал Антоша. — Это моя мама.

Но двое держали рамку и не отдавали.

— Это наша мама! — возразил старший.

А младший повторил:

— Наша! У нас еще есть такая карточка в маминой сумке.

Антоша вырвал карточку и побежал. В него вцепились сразу оба мальчика, младший завопил:

— Мама! Мама!

— Вова! Петя! Что случилось? — раздался строгий голос. Из соседней комнаты вышла женщина. Антоша, не выпуская карточку, запальчиво крикнул:

— Пусть они лучше отдадут мою маму. Это не их мама!

Женщина взглянула на Антошу и совсем тихо произнесла:

— Антоша, сынок! — голос ее дрогнул, но она не заплакала, а молча прижала к себе мальчика.

Вова и Петя исподлобья посмотрели на Антошу. Потом Вова сердито сказал:

— Он не наш. Он не жил с нами никогда.

— Он наш, — возразила женщина. — Он жил с нами. Только ты забыл его, и Петя забыл.

Мальчики насупились и с недоверием смотрели на Антошу, а тот оробел и не поднимал головы. Он боялся взглянуть на женщину, которая называла его своим сыном. Когда же украдкой вглядывался в ее лицо, то тревожился еще сильнее. Нет, это не мама. У мамы на карточке лицо доброе и веселое, а у нее строгое, незнакомое.

На щеке у нее темнел глубокий рубец, оттого так трудно было смотреть на нее. Антоша молчал. Молчала и она. И тоже не находила слова, которое бы успокоило Антошу. Ее опечалила такая встреча. Не потому только, что Антоша не узнал ее, но на его лице была жалость и растерянность, и это печалило ее. Она подошла к окну и долго смотрела на улицу. Наверное, ей вспомнилось что-то страшное, потому что она вдруг закрыла лицо руками и стояла молча.

— Пусть он уходит, — настойчиво твердил Петя. — Он не наш. Пусть уходит, слышишь, мама?

Она не слышала.

«Скорей бы Егорыч приходил», — тоскливо думал Антоша. И вдруг у него сильно-сильно забилось сердце. И стало больно, как тогда на острове, когда Егорыч плакал о Мите и Наталье.

ПРИДЕШЬ, ЕГОРЫЧ?

Антоша остался один в комнате. Он сидел неподвижно и все смотрел на дверь. Вернется Егорыч, и они сразу уйдут с ним домой, в лес. Мамину карточку он держал в руках, чтоб никто не отнял ее. И ждал, ждал.

Торопливо вошел Егорыч. Он уже услышал от соседки, что вернулась Антошина мать, потому так и торопился.

Антоша обрадовался Егорычу, обнял его и не отпускал, повторяя: «Пойдем скорей отсюда. Пойдем!»

— Ах ты, опенка бесхвостая, — растроганно повторял Егорыч. Ему была приятна радость Антоши. И он не заметил, как тот торопил его.

— Ну, слава богу, — приговаривал он. — Нашлась мать, вернулась. Радуйся, опенка бесхвостая. Да где же она? — спохватился вдруг Егорыч. — Ты что тут один?

— Здесь я, — отозвалась женщина, которая назвала Антошу сыном. Она только что вошла в комнату и смотрела на них.

— Петровна! — обрадованно воскликнул Егорыч. Та подошла к окну. Егорыч вглядывался в ее незнакомое лицо и думал: «Нетто я ошибся. Не похожа».

А она будто мысли прочитала. Насмешливо спросила:

— И ты не признал?

— Что ты, Петровна, что ты, милая, — спохватился Егорыч. — Признал я тебя сразу. Вижу, вот оставила на тебе война свои следы. Так она, окаянная, никого не красит. Слава богу, живая ты. Мои-то погибли, — горестно добавил он.

За чаем разговорились, вспоминали пережитое.

— Приехали мы на Сосницкий разъезд, — рассказывала Ольга Петровна, — тут бомбежка. Выскочили из вагона, побежали в лес. Рядом разорвалась бомба. Меня оглушило. Петя, младшенький, был на руках, не ранило его, Вова тоже уцелел, а вот Антоша пропал. Так и не знала, где он, что с ним. Сама только в поезде очнулась. Потом в госпитале лежала. Долго пришлось лежать.