Журавка. Радугань

При долине мак, при широкой мак,
А вы мои мако́вочки, зеленые головочки,
Станьте все вы в ряд, как зеленый мак.

И вот станем все мы в ряд, поем переливчато, просительно:

Вы старые, неглупые, вы голубчики,
Вы скажите, научите, как сеют мак.

Бабушка Анисья подбоченилась и запела скороговоркой, показывая руками, как надо сеять мак:

Вот и так, вот и так,
Вот и эдак, вот и так.
Посеяли мак!

Она разрумянилась, а ее единственная сережка поблескивала красным огоньком.

— Потом пели-рассказывали, как убирают мак, как ломают его, как высыпают. Красиво это у нас получалось. Такое и на сцене не увидишь, — заключила бабушка. — Хорошо у нас было!

Вера Николаевна улыбнулась сочувственно:

— Любите вы свой край, бабушка Анисья.

— А кто ж родины своей не любит! Нет для человека милей родного края ничего. Вроде бы и хорошо тут, а тоскует душа по лесам нашим брянским с березами да с грибами-боровиками, с малиной-смородиной.

Море, что ж сказать, красивое. И кормит оно. Много тут всякой живности — не помрешь с голоду. А вот сколько лет тут я живу, а другой раз так затоскую по деревне своей — птицею бы улетела туда. И заноет сердце. Помню я себя девчонкой в нашем дремучем лесу. Вот мы ищем ранним летом сладкую траву, по-деревенски ма́слушка называется, а как по-ученому, не знаю. Ножка у нее короткая, в высокой траве не сразу найдешь. Маслушка всегда прячется, надо уметь ее искать. Бывало, сядем гуртом, разгребаем высокую траву и приговариваем складно: «Ма́слушка, слу́жка, где твоя дру́жка?» И сразу находится маслушка, а рядом — другая. Они рядом стоят. Корешок в ней по виду на чесночный зубок похож, а вкусный, маслянистый и ароматный, вкусней яблока.

Бабушка Анисья даже зажмурилась от воспоминаний. Про лес она бы рассказывала не переставая. Ей там все знакомо, как в саду. А в войну там люди спасались от врага и боролись с ним.

— Ох, и шумел же он в войну, — рассказывала она задумчиво. — Правильно поется в партизанской песне про брянский лес. Помню — немцы кругом, только Добрыничи свободны. Потом дознались каратели про нас, приехали в черных шинелях. Похватали старых да малых — всех уничтожили… За то, что не покорилось село наше врагу, что оно было красное, партизанское.

Сама бабушка Анисья в то время у партизан была. Потому и жива осталась. Отомстили тогда партизаны карателям за наших людей. Страшный был бой.

— Да, — вздохнула она, — лихо в войну было на Брянщине. Шумел он, наш родной брянский лес. Грозно шумел.

Бабушка Анисья, вспоминая войну, горестно качает головой. И сережка в левом ухе раскачивается тоже медленно и горестно. Другая сережка потерялась в лесу еще в войну.

— Бабушка Анисья, спойте про партизан, — просит Ярошка. — Спойте!

Она запела про то, как сурово шумел брянский лес, и сосны видели, как шли партизаны на немцев и как там в лесу разгорелся сильный бой. А командир командовал: «Громи захватчиков, ребята! Громи!» И разгромили их.

Бабушка Анисья даже прослезилась от этой песни. Она напомнила ей снова про очень трудные дни и про героев-партизан.

Разошлись в тот вечер поздно. Это Кирюха виноват, из-за него сегодня было столько разных воспоминаний у людей.

А Кирюха и не подозревал об этом. Он спал, примостившись на одной ноге. Вот взмахивает он крыльями и летит, летит с журавлями, возвращаясь на родину из далекой Индии. А может, еще из более далекой страны. Журавли торопятся одолеть беспокойный путь. Где-то в российских селениях их ждут люди. Там милая родина. Передохнув немного, они снова летят. Сильные подбадривают ослабевших, на лету подхватывают их, не дают упасть. Еще, еще несколько перелетов, и желанная земля встретит их.

Но это только снится Кирюхе. Он шевелит перебитым крылом и тоскливо вскрикивает, потом засыпает и снова летит, летит. Потому что каждая птица родилась для того, чтобы летать.

У БОЛЬШОГО КРОКОДИЛА

Тихо на море. И все кругом сине. Синь окутала и небо, и море, и горы с зелеными лесами, и воздух. Будто растворилось все и превратилось в синь-синюю. А на синем море виднеется человек. Это Вера Николаевна плывет все дальше от берега. Она уже заплыла за первую мель, где с войны лежат два затонувших судна.

На берегу у Большого крокодила сидят Алеша с Ярошкой. Они разговаривают, а Большой крокодил задумчиво глядит перед собой на что-то, не видимое обыкновенным людям. Когда-то он был просто деревом, высоким и ветвистым, и рос в горах. Но в непогоду горная речка унесла это дерево-великан в море, а море выбросило его за Радуганью у расщелины, превратив в Большого крокодила, толстого и длинного.