Журавль в клетке

Соломатько встал передо мной и слегка, но очень церемонно поклонился. Я, растерявшись, встала. Он приобнял меня за талию и взял мою руку в свою. Тихо-тихо Соломатько стал напевать какую-то приятную, давно забытую мелодию. Я вздохнула и обняла его свободной рукой. Он всегда очень хорошо танцевал – легко и естественно.

Он продолжал напевать и водить меня по комнате, а я вдруг вспомнила, как лет восемнадцать назад он подарил мне на день рождения странный сувенир. У меня была куча гостей, многие из которых знали о нашем бесконечном бурном романе. Соломатько пришел позже всех, потоптался там, здесь, дождался, пока можно будет встрять в общую беседу, и неожиданно громко сказал:

– Маша, в том смысле что Светлана Евгеньевна! Поздравляю вас с днем рождения вот этим маленьким подарком от сердца!

– Спасибо, Игорь. А что это? – спросила я, доставая из небольшой коробочки странную керамическую подвеску. На длинном кожаном ремешке висело улыбающееся лицо, непонятно – женщины или мужчины, причем одна часть его была как будто обгрызена.

– Это… Эх, Светлана Евгеньевна, то бишь Маша! Литературу надо читать. Это – я.

И Соломатько слегка поклонился, дождался ожидаемой реакции от публики – мои подвыпившие гости, не разобрав в основном ничего, захохотали, а он взял и ушел. Недели три Игорь мне не звонил, из чего я заключила, что чем-то его обидела. Может, тем, что не поняла сразу тонкости его подарка. А может, тем, что на дне рождения был очень явно влюбленный в меня редактор с телевидения, который скоро стал директором одного из каналов и пытался соблазнить меня уже с помощью впечатляющих вакансий, где ждали именно меня, умную и телегеничную… Я, кстати, не преминула воспользоваться его предложением, правда, через несколько лет, когда он уже женился, а я все страдала и страдала о незабвенном Соломатьке и не представляла никакой опасности для ревнивой жены директора, уже отвоевавшей себе место в телеэфире.

А Игорь, появившись, объяснил мне наконец, что та часть подвески, которая обгрызена, – это его тайная печаль, невидимые миру слезы. Я была потрясена и повесила подарок прямо посреди своей комнаты на люстру, так, что все приходившие ко мне впервые обязательно спрашивали – что ж такое загадочное висит в центре комнаты, а кто знал, что это символ соломатькиных слез, тот просто стучался головой, проходя мимо.

Сам Соломатько был страшно доволен, что я так оценила его умный и, по его характеру, крайне откровенный и искренний подарок. Мне бы, дуре, тогда призадуматься – а чего, собственно, ему плакать, когда его любит столь замечательная женщина, как Маша, то бишь я, Светлана Филиппова, но я была тронута тем, что он в кои-то веки раз приоткрыл душу, хотя бы таким образом, и ни о чем другом не призадумалась.

– Ты чего это, Машка, опечалилась? – спросил Соломатько и приостановился, не отпуская меня.

– Я? Да нет… Просто…

Его рука, лежавшая на моем боку, жгла мне тело сквозь свитер. Надо было или, ни слова не говоря, поцеловать его, или срочно отойти в сторонку.

Я резко отстранилась и отошла к окну. Соломатько только вздохнул и сел на свое место на полу. Я мельком глянула на него, подумав, что вот просто сяду сейчас рядом с ним, сяду и обо всем забуду – обо всех годах одиночества, о непрощеной обиде, обо всем… О его жене Тане, красивой и с хорошим характером, о всей неизвестной мне жизни Игоря Соломатько, наверняка наполненной удовольствиями… Я обо всем забуду и прижмусь к его щеке, и… Я даже сделала шаг к нему и остановилась.

– Чайку, Маш? – улыбнулся Соломатько, наблюдая за мной с пола. – А то что-то ты побледнела…

Наверно, гад, он на это и рассчитывал – что я растаю от его дурацкого танца, от тепла его руки… Видно невооруженным глазом, что я одинока, что ли? Или не в этом дело? А все в той же его странной власти надо мной?..

Я встряхнулась, чтобы прогнать наваждение, налила себе остывшего чаю, выпила полчашки, не ощущая вкуса, и с трудом съела большую приторную конфету с орехом внутри. Соломатько, не вставая, дотянулся с трудом до моей штанины, поправил ее загнувшийся край, а я при этом с ужасом ощутила, как вздрогнула от его прикосновения. Он же подмигнул мне и сказал:

– Может, пойдем в садик прогуляемся? Мне ультрафиолета не хватает, для роста волос и гм… только не сердись, Машка, для крепости мужской плоти. Прямо чувствую, как слабею с каждым днем. Духом крепну, а другим местом слабею… вот как тебя увижу…

Я посмотрела в окно. Утро было и впрямь чудесное, грех не погулять.

– Пойдем, конечно.

– Что, прямо вот так, без уговоров и выкрутасов? – Соломатько даже прилег, не веря в столь быструю победу.

– А чего там крутиться? Я вот… – Я чуть было не сказала: «В одном фильме видела…». – Вот только веревку сейчас принесу, одну ногу к батарее привяжем…

– А точно ногу? – спросил Соломатько шепотом.

– Точно.

– Фу-у, хорошо, а я-то было подумал… – Он больно постучал меня по ноге. – Иди скорей, только Маше не говори.

***