Журавль в небе

— А никого не будет, — сказал он с очевидным удовольствием. — Я специально предупредил, чтобы не приезжали. Успеем еще все обговорить. Да и ясно уже в общем и целом, осталось только детали уточнить. И чего ты в бой рвешься? Я тебя сюда отдыхать привез. И ты у меня отдохнешь на полную катушку, даже не сомневайся. Когда ты последний раз на природе была? Лето на дворе, а ты бледная, как простокваша. Срамно смотреть. На месте твоих клиентов я бы просто не доверял фирме, хозяйка которой выглядит как… как ты. Как моль после зимней спячки. Иди на травке, что ли, поваляйся. На солнышке погрейся. Книжечку какую-нибудь дурацкую дать? Или, может, удочку? В озере нынче карасей — битком набито. В общем, до обеда я с тобой говорить о делах не буду.

Вот так, значит. Она-то думала, что ее тут воспринимают как делового человека. Как умного человека. Как равноправного партнера. А ее просто вывезли проветриться. Как моль после зимней спячки. На солнышке погреться, ага.

Гордо и независимо встать из-за стола не получилось — тесный уголок между столом и холодильником никак этому не способствовал. Однако нос она задрала вполне гордо и очень независимой походкой пошла из кухни, правда, споткнулась на пороге, услышав за спиной тихий ехидный смешок Юрия Семеновича. И главное — уехать отсюда не на чем. Если только на попутке, но до трассы километров двадцать, если идти по прямой, лесом и полями…

— Если по прямой, до трассы двадцать пять километров, — весело заметил Юрий Семенович ей в спину. — А в лесу такие комары, такие комары… Прямо не комары, а вурдалаки. Не советую. Сожрут.

Телепат чертов. И это ее тоже ужасно расстраивало — она-то его мысли читать не могла, а он, как нарочно, то и дело вслух отвечал на то, о чем она молча думала…

А во дворе было хорошо. И травка зеленеет, и солнышко блестит. И ласточки свиристят, на страшной скорости втыкаясь куда-то под балконы второго этажа. Как это она раньше не замечала, что там ласточкины гнезда… Огромный темно-рыжий кот высунул хмурую морду из цикориевых зарослей возле забора, повел драным ухом, подозрительно уставился желтыми глазами. В лесу едва слышалась дробь дятла, похожая на киношные автоматные очереди. Со стороны деревни на том берегу пруда донеслось ленивое петушиное кукареканье, а следом — еще более ленивый собачий взлай. А правда, как давно она не отдыхала как белый человек. Белый, как простокваша, человек. Белая моль после зимней спячки. И оказывается, как сильно всего этого хочется: поваляться на солнышке, поиграть в гляделки с желтоглазым котом, послушать истошное свиристенье ласточек… Влезть в прозрачную воду пруда, расталкивая толпу карасей и путаясь в уклончивых стеблях чистых кувшинок.

За спиной стукнула оконная рама, и голос Юрия Семеновича негромко прозвучал почти у нее над ухом:

— Вот только в воду лезть пока не надо. Ближе к вечеру согреется — тогда и искупаешься.

— Юрий Семенович, — задумчиво сказала Тамара не оборачиваясь, — ответь мне честно: ты все мои мысли читаешь или только некоторые?

— Некоторые, — не сразу ответил он. — Но я надеюсь, что со временем научусь читать все. Или ты сама мне о них расскажешь.

Она неопределенно хмыкнула и пошла от дома, искренне надеясь, что он не прочтет мысль, которая только что пришла ей в голову: наверное, ей не надо было сюда с ним приезжать. Эта неожиданная мысль сопровождалась безотчетной тревогой и какой-то неловкостью, она не понимала, откуда эти тревога и неловкость, обвиняла себя в том, что видит скрытый смысл там, где его сроду не было, и смеялась над собой за то, что боится осложнения отношений… Сама эти осложнения выдумывает, а потом сама и боится. Не школьница, чай, могла бы уже попроще относиться ко всему происходящему. И потрезвей оценивать себя как объект интереса представителей противоположного пола. Ведь в этом все дело, правда? Все дело в том, что она впадает в панику каждый раз, когда видит, как меняется взгляд, направленный на нее, когда слышит, как меняется голос, обращенный к ней. Вот и дует на воду. А на самом деле ничего нет, никаких причин для паники, и все будет хорошо, открыто, по-дружески.

Так, размышляя о собственной глупости и стараясь забыть о тревоге и неловкости, Тамара добрела аж до деревни на том берегу пруда. Всей деревни было — одна улица да десяток домов, и из того десятка хорошо, если половина была обитаема. Она шла вдоль улицы, поглядывая на забитые окна и заросшие крапивой дворы, и вдруг поймала себя на том, что прикидывает, можно ли скупить всю эту деревню оптом, а потом кое-что снести, кое-что перестроить, кое-что просто как следует отремонтировать, — и тогда деревня может стать вполне приличным коттеджным поселком. Электричество тут есть, даже газ есть, и, кажется, телефонный провод вон в тот дом тянется… Земли тут — немерено, вокруг каждого дома соток по пятьдесят—шестьдесят, и никаких колхозных полей рядом, и дорога не насмерть убитая. От города далековато, но покупателей можно будет найти. Не из самых богатеньких, но и не из голытьбы. Надо на эту тему подумать как следует…

— Здрастути!