Журавль в небе

— Огурчика соленого хочу, — вспомнила Тамара и даже дыхание затаила, даже зажмурилась, представляя восхитительный кисло-соленый вкус и растворенный в этом вкусе многослойный запах всяких трав. — Только чтобы обыкновенного, прямого посола. Чтобы не маринованный.

Она еще не договорила, а Николай уже выбегал из комнаты, на ходу окликая Натуську, натыкаясь по пути на мебель и громко спрашивая неизвестно кого, куда девался телефонный справочник. Что за паника? — снисходительно удивилась Тамара, пытаясь выбраться из постели и сердясь на собственную слабость. Вот она сейчас встанет и сама вытащит банку соленых огурцов из шкафчика под подоконником. Она помнила — там была одна открытая. Все она должна помнить. Все самой приходится делать. Никого ни о чем попросить нельзя — сразу столько суеты, будто она не соленого огурца захотела, а черепахового супу!

В комнату влетела Наташка, кинулась к матери, обхватила ее руками, забубнила над ухом фальшивым успокаивающим голосом какие-то глупости. Тамара оставила попытки подняться на ноги, послушно легла, но все-таки сказала строгим голосом:

— Не обращайся со мной как с инвалидом. Огурцы под окном, скажи отцу, чтобы не метался.

— Под окном нет, — с запинкой ответила Наташка, глядя на нее почему-то испуганными глазами. — Банка открытая была, они зацвели, вот я и выбросила. Давно.

— Да я недавно банку открывала, — недовольно возразила Тамара. — Выбросила она! Я оттуда всего пару огурчиков и взяла-то, на салат. Я же помню! С чего это ты целую банку огурцов выбрасывать вздумала?

— Так зацвели же, — беспомощно сказала Наташка, чуть не плача. — Ты не волнуйся, папа те-те Лене позвонил, она сказала, что достанет. А те все равно нельзя было есть, они испортились.

— Надо же: тетя Лена достанет! — удивилась Тамара. — Тоже мне дефицит — соленые огурцы… Не надо было выбрасывать.

— Да сколько их хранить? — оправдывалась Наташка, виновато тараща глаза. — Они и так два месяца открытые стояли! Ты не волнуйся, тетя Лена…

— Сколько? — растерянно переспросила Тамара. — Сколько они стояли открытые?

— Два месяца, — помолчав, неуверенно сказала Наташка. — Или даже больше? Мы же последнюю банку открывали еще до того, как ты в первый раз заболела…

Вот тебе и на… Оказывается, она болеет не в первый раз. Может быть, даже и не во второй, и не в третий. Потому что прошло уже два месяца, а может быть, даже больше, и она совершенно не помнит, как они прошли, она помнит только сны… Стыд какой, какой стыд! Бабушка, как всегда, права: давно пора просыпаться. Что там такое Натуська бормочет?

— Когда ты в первый раз заболела, я их и не думала выбрасывать, — бормотала Натуська, держа руки матери в своих и пытаясь незаметно нащупать пульс. — Подумаешь, простуда! При простуде огурцы можно, правда? Ну вот. А когда врач сказал, что нельзя, тогда я их тоже еще не выбрасывала. Ждала, когда можно будет. А они зацвели!

— Девочка моя хорошая, — прошептала Тамара, уже не слушая все эти глупости. — Намучились вы все со мной, да? Ты прости меня… Наплевать на эти огурцы дурацкие, я и без них поправлюсь.

— Да! — горячо сказала Натуська и часто задышала ртом. — Мамочка, ты обязательно поправишься! Я знаю! И Аня знает! И папа знает! И тетя Лена! И огурцы мы достанем! Ой, звонок! Пришел кто-то…

Она подхватилась и выскочила из комнаты. Заревела, догадалась Тамара. А матери свои слезы побоялась показывать. Стало быть, не так уж все уверены, что она встанет. Она и сама в этом не так уж уверена… И страшно хочется соленого огурца, хочется до головокружения, до замирания сердца, до дрожи в руках. Как тогда, в детстве, когда врачи сказали, что нельзя, а дедушка — что можно. И поэтому она выжила. И сейчас выживет, если дадут хоть один соленый огурчик, хоть даже самый маленький, хоть даже совсем мягкий, старый, переживший всю осень, всю зиму, всю весну соленый огурчик. Все-таки какая она суеверная, это безобразие. Разве можно такое загадывать?! Но она загадала и теперь ждала соленого огурца, как решения собственной судьбы, и страшно боялась, что соленого огурца не найдут.