Журавль в руках (СИ)

Изголодался. Измучился. Смотреть на нее в окно, такую близкую, родную, живущую под боком. Уже не раз башню срывало — выходил из дома с конкретной целью. Поймать мою птичку и вернуть себе. Чтобы снова рядом. Чтобы снова видеть ее улыбку, слышать голос, любоваться прекрасным телом, пока смущается и прячет какие-то там растяжки. До боли в паху хочется поцеловать. Вылететь пулей отсюда как только Оксанка домой вернется, схватить за руки и прижать к стене. Впиться в ее сладкие губы так, чтоб дыхание перехватило. Руки в волосы запустить, вдохнуть дурманящий запах. С ума сойти, как ее хочется. А она живет себе, даже не подозревает, что я за ней слежу. Как одержимый маньяк.

Зарычал, словно дикий зверь, и отлетел от окна, как кипятком ошпарился. Я же знаю, что нельзя. Но кроет все чаще. Пора с алкоголем завязывать — со дня на день Распутин появится в городе. Его шакалы уже рыщут — вчера двоих убрали. Сегодня пока тихо.

Очень тихо.

И тишина эта давит, и стены этого дома давят.

Снова выпил. Ушел на первый этаж и закурил на кухне. Глаза закрыть невозможно — сразу образ Оксаны, и стояк долбит. Похотливый осел! Сейчас не о сексе думать нужно. Оксану нужно спасать. Из лап чудовища вытягивать в нормальную жизнь. Со мной или без меня — это как получится. Может, завтра тоже сдохну от рук шакалов Распутинских, и Оксану уже никто не защитит.

За всеми приходят, кто на немецких тачках ездит. На тех самых, которые мы подрезали и Соколову доставили.

Телефон тревожно завибрировал на столе. Протянул руку и ответил, даже номер не посмотрел. И так ясно, кто звонит.

— Ну что там? — тушу недокуренную сигарету в пепельнице. Струя дыма красиво взмывает ввысь, растворяется в темноте, оставляя только едкий запах.

— Бурого убили сегодня утром, пуля в лоб. Моего водилу пытались пристрелить — ушел. — Басистый голос размерен и спокоен. Самообладанию Соколова можно позавидовать.

Тяжело втягиваю ноздрями раскаленный воздух. Бурого жалко. Зря решил остаться. Говорил я ему, что с Италией идея замечательная, что тикать надо с города. Не послушал — ты останешься, и я останусь. Остался, и куда его это привело?

Бурый помог мне хорошо, на Соколова вывел прямой наводкой. А уж через Соколова быстро инфу пробили, и о Распутином, и об Оксанкином ублюдке. Леша этот — шестерка бандитская. Ничего он из себя не представляет, просто повезло парню в нужном месте в нужное время оказаться. Соколов сам говорил, что ума у Леши, как у рыбы. Думает, что он страшный и опасный, что его в городе уважают. А над ним воришки ларечные смеются.

— Распутин не объявился? — Задаю главный вопрос, устало массирую переносицу.

— Слух ходит, что завтра приезжает. Но только слух.

— К кому первым делом заявится знать бы.

— Ко мне побоится сразу. Да и не найдет.

Я улыбнулся.

Соколов глубоко на дно ушел. Туда, где даже не подумают искать. Хотя искать его Распутин будет точно. Занавес их криминальных разборок мне сам Соколов и открыл. Все рассказал по порядку.

У Распутина с Соколовым давно война. А теперь, когда Соколов тачки угнал у него из под носа, кровопролитие с новой силой началось. А ведь раньше они закадычными друзьями были. И общие дела начинали, выгодные. По молодости и отдыхали вместе, и баб делили. С одной бутылки пить могли — не брезговали. А потом Соколов влюбился в невесту Распутина. Отбить хотел. Долго окучивал. А Распутину жалко ее разве? Всегда шлюхами делился, а эту зажал. Да и особенная она была — молодая, красивая до смертного греха, умная. Вертела Распутиным, как хотела. Шашни за спиной его строила, из Соколова тоже веревки вила.

Аферистка.

Укатила с деньгами из страны, когда наигралась, а лучшие друзья заклятыми врагами стали. Распутин с горя, что шлюха его пропала, во все тяжкие пустился! До Москвы добрался, выгодно попал в банду. А потом и вовсе вырвался до верхов, крышевать районы стал.

Соколов дорогу в Москву себе зубами не выгрызал. Обосновался в своем родном городе, бизнес поднял, завертел. Денег ему много не надо было — довольствовался тем, что имел. С криминалом не завязал, конечно, но без Распутина спокойнее стал.

Распутин как поднялся в Москве, мстить решил.

И длится эта война уже десяток лет.

Соколов бы и рад ее закончить, да только Распутин все не унимается. То утихает на года, то снова объявляется. Он Соколову сделку по наркотикам крупную сорвал, и тот мстить решил. Прознал про тачки, нанял дядьку моего. И заработали шестеренки с новой силой — крови теперь еще больше льется.

Соколов говорит, что пес бешеный этот не уймется, пока не сдохнет. Спокойной жизни не даст никому. Для него это уже дело всей жизни — азарт да и только. На бабу аферистку давно уже положил большой и толстый, вряд ли и помнит, что все с нее началось, но войну не заканчивает.