Журавленко и мы

«Эх, куда ты, паренёк,
Эх, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванёк,
Во солдаты…»

Маринка это пропела с большим выражением. Она очень хотела передать то настроение, какое было тогда у Журавленко. И, представьте себе, — ей это удалось.

Затем начался рассказ о поведении Розовенького на собрании. Что не голосовал он ни за, ни против, ни с теми, кто воздержался, а потом ещё уговаривал Журавленко поехать на курорт и переждать недельку-другую. И как Журавленко ответил, что в санаториях не нуждается и приедет к Розовенькому на завод завтра, — то есть, для вчера — это было завтра, а сегодня — это уже сегодня. И вот сейчас, наверно, Журавленко уже у него.

Так как рассказывали они в зале на перемене, да ещё в два голоса, — услышали эту историю и ученики параллельных классов, и старших классов, и некоторые из педагогов.

Были ребята, которые ещё в начале рассказа вытянули на минуту носы, вроде бы понюхали, — о чём тут речь? И не заинтересовались, побежали дальше.

Кое-кто дослушал до конца и тоже сразу прочь. Похоже было, что в одно ухо такому вошло, в другое вышло.

Но многие дослушали до конца и захотели узнать подробнее о Журавленко, о машине, обо всех в Общественной мастерской и ещё о том, — что же за человек этот Розовенький?

Ребята выкрикивали разные предположения:

— Скорей всего, он хочет украсть эту модель и выдать потом за свою!

— Нет, побоится украсть!

— Завидует он, как Моцарту Сальери!

— Вот посмотрите, он вредитель, — может, даже шпион. Выведут на чистую воду — узнает!

Не только ребята, даже кто-то из педагогов сказал:

— Да, интересно… Что же это за Розовенький?..

Несколько мальчиков вместе с Лёвой начали уговаривать классную воспитательницу отпустить их с последнего урока, чтобы скорее узнать, как дела.

Классная воспитательница их не отпустила.

— А если вы будете плохо слушать на уроке, — вдобавок сказала она, — я напишу Журавленко письмо. После этого он вас на порог не пустит.

Что было делать? Пришлось остаться. Пришлось сделать над собой усилие и как можно внимательнее слушать.

Но, несмотря на усилия, вдруг то у одного, то у другого из ребят мелькало в голове:

«А всё-таки чего же хочет этот Розовенький? Ну поскорей бы разгадалась эта тайна!»

Глава тридцать седьмая. Пётр Петрович Липялин

Досадно, что не было Лёвы, когда утром в соседнюю с вестибюлем комнату Дома Новой Техники вошли Журавленко и Шевелёв, чтобы забрать модель и отвезти её на завод.

Лёва мог бы собственными глазами убедиться, что модель стоит в целости и сохранности на том самом месте, где её вчера оставили после демонстрации.

Пётр Петрович Липялин, или, как его прозвали Лёва и Маринка, Розовенький, дал распоряжение, чтобы для Журавленко заранее выписали пропуск и чтобы двое рабочих стояли наготове у ворот завода.

Как только подъехало грузотакси, они помогли снять модель и вдвоём понесли её в новенький светлый корпус к Липялину.

Пётр Петрович сидел в своём просторном кабинете, в широком кресле, за большим письменным столом, ждал и думал.

Он подпёр пухлыми, жирными кулаками щёки и стал удивительно похож на вышитых Маринкиной мамой красавиц, когда они морщились. Его шея вдавилась в мягкие плечи, и вся фигура осела, как опавшее тесто. Казалось, погрузи в самовар — примет форму самовара; а понадобится — сможет принять и квадратную форму ящика. Наглаженные борта добротного пиджака Петра Петровича выгнулись твёрдыми пузырями и не соприкасались с его грудью. Самым чётким и определённым в нём были выпуклые голубые глаза, будто масляным слоем покрытые. В них было явное недовольство.

На его столе зазвонил телефон.

Липялин чуть выпрямился и взял трубку:

— А? Привет! Пропуск твоему помощнику? Не положено, собственно говоря, — ответил Липялин звонившему из проходной Журавленко. — Ну, так и быть. Для тебя — сделаю. Пусть подождёт, а ты, милости просим, заходи.

Липялин уже успел вызвать секретаршу и дать распоряжение выписать второй пропуск; рабочие уже внесли в кабинет ящик с моделью и поставили у стены между диваном и шкафом с чертежами, а Журавленко всё не заходил.

Он вошёл в кабинет начальника конструкторского бюро вместе с Шевелёвым.

Шевелёв, как всегда, был с виду спокоен.

А Журавленко вошёл насторожённым и решительным.

Липялин медленно, солидно поднялся из-за своего солидного стола, и вся его фигура неузнаваемо изменилась: распрямились твёрдые борта его пиджака, плотно обхватили грудь, и она, казалось, тоже сразу окрепла и затвердела.

Он пожал Журавленко руку и усадил его в кресло.

Шевелёва он смерил небрежным взглядом, словно это была самая последняя спица в колеснице, похвалил его:

— Молодцом вчера старался!

И больше не обращал на него ни малейшего внимания, ни разу не посмотрел в его сторону, как будто его здесь и не было.

— Что же это такое? Ай-ай-ай, нехорошо! — начал упрекать Липялин своего бывшего одноклассника. — Давным-давно разок забежал и точно в воду канул. Что же ты больше не заходил? Помог бы тебе. Безусловно, помог бы!