Журавли Афгана

В Хайратон Чуклин прибыл во второй половине дня, определился с местом в казарме, а после ужина пошёл смотреть фильм. Тёплый вечер, кинозал под открытым небом, перед экраном собралось человек сто солдат и офицеров. Закатное солнце ушло за горы, откуда прощально освещало небо, а над землёй по южному быстро сгущались сумерки. Игорь, чтобы не топтаться по ногам на тот случай, если фильм не понравится, сел с краю. На экран упал свет кинопректора, побежали титры…

Прошло минут десять, и вдруг мальчишка-солдат, сидевший рядом, резко задрал голову, Игорь невольно повторил движение, да и все сто человек забыли о фильме – в вышине, куда ещё дотягивались последние лучи вечернего солнца, курлыкая, летели журавли… Летели домой, летели в Россию, она была совсем рядом: короткие километры и государственная граница, а за ней Чирчик, где нет боёв, нет душманов, нет смерти, – ты дома. В Чирчике находилась учебка спецназа, большинство солдат, служивших c Игорем в Асадабаде, прошли её.

Киномеханик почувствовал состояние зала, остановил киноаппарат. Птицы – большие, сильные, вольные – шли в небесной дали красивым клином. Летели они в Сибирь или в Забайкалье, может, на Урал… Игорь краем глаза увидел слезу на щеке солдата-мальчишки. У него самого запершило в горле. Солдат поспешно провёл рукой по лицу, убирая горькую влагу…

Тишина повисла над военной частью, лишь крик птиц в вышине нарушал её… Громкий, пронзительный, достающий до сердца… Кому посылали курлыканье журавли? Прощались с солдатами, остающимися на войне, или предупреждали о скором своём прилёте тех, кто на Родине ждал вестников весны?

Клин превратился в точку, наконец и она растворилась в небе… Киномеханик выждал паузу, затем включил аппарат, ожило экранное действо… А в ушах ещё стоял тревожный журавлиный крик…

Начальные строчки песни написались легко, по пути из Хайратона в Асадабад.

Журавли в синем небе над горами летят,

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат,

С журавлями любимым отправляют привет,

Чтобы милые знали только мирный рассвет.

Сразу легла на эти слова мелодия и, казалось, песня напишется на одном дыхании. Но второй куплет не получался. И так и сяк крутил его. Уже и третий записал, а этот не давался.

И в госпитале долго не мог восстановить второй. Память отказывалась слушаться, подсовывала не то. Наконец, зацепил первую строчку. Днём между процедурами забылся, а вынырнув из сна, обнаружил в голове:

Белый клин улетает в край российский родной…

И застопорился. Точно так было со вторым куплетом, когда писал песню: слова ускользали, не ложились нужным порядком. И после ранения не давались…

Белый клин улетает в край российский родной…

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

В палату привезли парня, без ноги. Занял соседнюю койку. Разговорились, Саня Зайцев оказался земляком из-под Омска. Воевал в 56-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригаде, стояла в Гардезе.

– Как я не хотел идти на ту операцию, – рассказывал Саня. – Никогда такого не было. Не верил, когда говорили о каких-то предчувствиях. Какие предчувствия, считал, болтовня всё это. За год у меня столько боевых выходов было, здесь – не хочу. Мы шли в боевом охранении. Шестнадцать человек, шаг в шаг. С учебки в Фергане к этому приучены. А там лягушка стояла. Сам знаешь, могут пятьдесят человек пройти по ней, а на пятьдесят первом рванёт. Не знаю, каким был по счёту… В середине шёл, не один человек до меня наступил… Сразу и не понял, в первое мгновенье боли не почувствовал, а култышка в ботинке отлетела…

– А у меня чуйка в день подрыва на фугасе ничего не подсказала, – сказал Игорь. – Об операции заранее знал. Ехал как обычно. И вот лежу здесь. А мог бы, запросто, в цинке оказаться.

– Обидно, – Саня никак не мог примириться со случившимся, снова и снова терзал себя, могло ведь быть иначе, – шагни чуть в сторону, ничего бы не случилось…

– Должен радоваться, что так, – пытался отвлечь разведчика от тяжёлых мыслей Игорь. – У нас был случай. Идём колонной, впереди сапёры. Один с минно-розыскной собакой. Она садится. Но села не до мины, как должна, а после. Сапёр делает шаг к собаке, поднимает руку, поворачиваясь к нам, предупреждая тем самым: колонна, стой, внимание – мина. Сам наступает на неё. А там не лягушку заложили. Госпиталь был не нужен.

– Ты, знаешь, – признавался Саня, – хотел с медалью прийти домой. Пусть не с орденом, хотя бы с медалью. На войне был не при кухне, воевал честно. А вернусь без ноги. Обидно.

– А у меня память после контузии клинит, песню не могу вспомнить.

– Какую? – встрепенулся Саня. – Может, я знаю. Я много песен помню.

– Свою песню забыл.

– Ты песни пишешь? – Саня приподнялся на кровати.

– Есть несколько.

– Про Афган?

– Ну-да!

– Ух ты! – Саня восторженно посмотрел на Игоря. – А я на гитаре немного играю. Спой, а.

Игорь без запинки спел первый куплет, начал второй, у него получилось:

Белый клин улетает в край российский, родной,

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

Чтоб птенцы их не знали, что такое война.