Журавли покидают гнезда

— Я знаю это, — сказал Юсэк невесело. — Это ужасно! Я лучше уйду из жизни, чем стану марать кровью свои руки. — Он замолк и сидел неподвижно, о чем-то напряженно задумавшись. Возможно, его терзали слова Чангера, чем-то схожие со словами Хагу? — Я ничего не хочу понимать, — добавил он тихо, боясь выдать свою тоску. — Ты уверен, что Хагу не помилует нас?

— Конечно, нет.

— А вдруг сжалится? Может так быть?

— Он не ты. Моли бога, чтобы просто расстрелял.

Юсэк с испугом поглядел на Чангера.

— Не горюй, Юсэк. Помирать, братишка, тоже надо уметь. Вот, к примеру, — русские, идут на смерть даже с песней. Как здесь говорят: с музыкой. Может, и мы так же, как они? А? — И он громко затянул песню.

Из изб выбрались два старика, показались Христина и Хагу. Больше никого здесь уже не было, разбежались после недавнего поражения.

— Никак поют? — сказал один из стариков, приподняв ушанку.

— Поют, — ответил другой.

— Окоченели, поди, да и голодные, от этого, наверное, и запели, — Христина с укором посмотрела на Хагу.

Тот не слышал ее — был чем-то сильно удручен. Пленники его явно не волновали. Он стоял неподвижно, не отводя глаз от сарая, и, только когда голоса утихли, разрешил Христине отнести парням что-нибудь поесть.

Хозяйка тотчас же кинулась на кухню и вскоре вышла с корзиной. Дверь сарая ей помог открыть старик. Войдя, она поставила корзину подле притихших парней и, выложив на солому хлеб, сало и картошку, сказала, стараясь быть веселой:

— Ешьте, сыночки. Хозяин смилостивился. Видать, песня ваша его за душу тронула.

Чангер не набросился на еду, хотя был очень голоден. Он глядел на женщину, которую узнал сразу же, как только она вошла в сарай.

— Тетя Христина? — удивился он. — Вы не узнаете меня?

Женщина, приглядевшись к Чангеру, испугалась.

— И верно, как это я тебя не признала сразу? Ты сын Чунсеба. Тебя и признать-то нельзя: так уделали…

— А Колька где? Он с вами?

— Нету его, — сказала женщина. — Убег он. Не захотел со мной мотаться.

— А дядя Прохор? Вернулся?

— Все там же, у генерала Семенова. Может, и убили.

— Вы-то пошто с этим Хагу мотаетесь? Жили бы на хуторе.

— Как бы это я нынче на хуторе осталась, ежели муженек у белых служит? Неужто не видишь, как они с нашим хозяином обошлись? Гоняются за ним, как за ценным зверьком.

Чангер усмехнулся.

— Охотятся за ним — это верно. Только он не ценный зверек, а волк-людоед. За то и хотят пристрелить.

Бросив испуганный взгляд на дверь, женщина привстала.

— Что ты мелешь! Перестань! — зашептала она, пятясь к двери.

— Вот видите, и вы его боитесь! А почему? Потому что он и есть волк! Погодите, он и до вас дотянется, если не уберетесь.

— А чего до меня добираться? Не враг я ему. Служу исправно, как и раньше. Куда денешься?.. Куда ни глянь — все одно: озверели люди.

— Вы, тетя Христина, как этот парень, приняли волка за ценного зверька и маетесь. Этому простительно — из Кореи он, а вы? Как вы-то до сих пор не распознали Хагу? Колька ваш угадал его сразу, потому и удрал. Ничего, дойдет и до вас, когда нас из петли вынимать будут.

Схватив корзину, женщина быстро пошла к двери, но вдруг остановилась и, озираясь, зашептала:

— Не вздумай и ему такое болтать. Не дразни ты его, он и так обозлен. Вы лучше поплачьтесь, тогда, может, смягчится и отпустит. На кой вы ему сдались? Иль враги какие, иль поперек горла засели, как эта комиссарша? Нет, не станет он об вас руки марать. Хагу только припугнет и отпустит. Кабы не так, не стал бы кормить.

— Ой, тетя Христина! — удивился Чангер. — Ничего-то вы не поняли? А у нас нет времени про все это объяснять. Об одном только прошу — поведайте нашим, мол, сожалели, что так случилось, и прощения у них просим. И что любим мы наших невест по-прежнему.

Христина хотела что-то ответить, но старик в дверях кликнул ее. Она еще раз посмотрела на них и медленно вышла. Звякнул засов, в сарае снова стало темно.

— Ты хорошо говоришь по-русски, — нарушив молчание, позавидовал Юсэк. — Учился, видать, долго?

— Нет, мало. Не пришлось больше, — скупо ответил Чангер.

— Почему?

— Бандиты школу спалили.

— Школу — зачем? — спросил Юсэк. — Чем она мешала?

— Им все мешает, что стало нашим. Юсэк понимающе кивнул. Потом спросил:

— Наверное, трудно научиться русскому языку?

— Нелегко.

— А как, например, будет по-русски сесан?

— Жизнь.

— Зижнь, — повторил Юсэк обрадованно.

— Жизнь, — поправил Чангер.

— Жизнь, жизнь, — зазубрил Юсэк. — А ты говорил — трудно. Получается ведь? А как будет саман?

— Смерть.

— Смерть, — повторил Юсэк и, хотя произнес правильно, не обрадовался, как прежде, только добавил: — Если бы она меня миновала, я стал бы жить совсем по-другому.

— Как, например? — справился Чангер. — С топором, что ли?

— Может быть.

— И на кого его поднимешь?

Юсэк задумался.

— Ну… на кого ты, на того и я.

— А рука опять не дрогнет, когда до дела дойдет?

— Не знаю. Не должно бы, — ответил Юсэк, разглядывая свои руки.

Юсэку очень хотелось верить в это. Он даже оживился. А Чангер, еще больше воодушевившись, продолжал громко:

— Держись тогда, Хагу! Держись, белая гадина!..