Журавли улетают на юг

Не один раз за минувшие годы Александру приходилось ожидать очереди у наскоро устроенных военных переправ. Там, так же как и здесь, грудами лежали бревна и щепки и так же была взворочена земля, но не запомнился ему этот терпкий аромат подсыхающей коры. Всегда на переправах было только одно: сдержанный шум людских голосов, черта противоположного берега и жадное стремление достигнуть его поскорее. Теперь с такой же жадностью он всматривался в затянутую синей дымкой даль реки. Там, впереди, был дом, там его ожидала встреча с матерью, там для него начнется мирный труд. И, должно быть, от ощущения близости всего этого таким бодрящим и возбуждающим казался запах плотбища, что хотелось петь, прыгать, ворочать любые тяжести, широко шагать, ловя открытым ртом пряный воздух надвигающейся осени.

Из шалашки - маленького домика на плоту - вышел мужчина. Широкоплечий, немного сутулый, с коротко подстриженной седой бородой. Седина серебрилась у него и на висках. Он подошел к кромке плота, надвинул фуражку ниже на лоб, из-под ладони глянул на Александра и негромко спросил:

- Ты что, парень, сюда, что ли, метишь?

- Да, - откликнулся Александр. - Вы лоцман?

- Лоцман. А что тебе?

- С вами до Утесовой попутным сплыть хочу.

- Езжай! - радушно сказал лоцман. - Бери эвон лодку да подплывай.

Александр последовал его совету, бросил в лодку шинель и чемодан и, работая шестом, быстро перемахнул через стремнину, отделявшую плот от берега.

- Так... Отслужил, значит? Совсем теперь? - спросил лоцман Александра, когда тот стал с ним рядом, и стряхнул прилипшую к его гимнастерке щепочку.

- Да, отслужил. Пять лет. Год в военной школе проучился, три провоевал, а потом еще год в армии оставался.

- И за границей побывал, значит?

- Побывал.

- Понравилось?

- Нет, не понравилось! - засмеялся Александр. - Рад, что домой наконец приехал.

Лоцман одобрительно посмотрел на Александра. В глазах у него вспыхнули ответные искорки затаенного смеха.

- Н-да, в первую германскую я тоже повоевал, - сказал он, - и тоже был за границей, в Турции. Так веришь - нет, вода даже - и та была невкусная... Да, - он надвинул фуражку совсем на глаза, - на родине-то и воздух совсем другой - легче дышится. - Он присмотрелся к Александру. - Офицером был?

- Да. Лейтенантом.

- Молодец! Как зовут тебя?

- Александром. А вас?

- А я, значит, Евсей. По отцу - Маркелыч. На "вы" меня не зови - беда не люблю, запомни. Так вот, Александр, пошли, что ли, в шалашку?

В шалашке, построенной из тонких колотых досок, было прохладно. Ветер гулял в щелях между досками. Вдоль стен, из конца в конец, тянулись нары. На них - охапки свежескошенной, уже по-осеннему грубоватой травы, какие-то брезенты, дерюжки и неразобранные постели. Чья-то заботливая рука украсила угол шалашки пихтовыми лапками и яркими плакатами.

- По делу едешь куда? - спросил Евсей Маркелыч, присаживаясь на сундучок и выдвигая из-под нар другой, для Александра.

- Домой. Мать у меня в Кондратьевой. - И Александр повторил то, что рассказывал Горячеву.

- Вона чего! Значит, к старушке матери? Та-ак... - протянул лоцман. - С нами надоест тебе плыть - медленно. А за пять лет, поди, о доме наскучался...

- Не так за пять лет, как за последние две недели. Да ничего, теперь все равно больше ехать мне не на чем. Днем раньше, днем позже, а доберусь, сказал Александр. - Кстати, погляжу, как лес сплавляют. Плавать на плотах мне никогда не приходилось. Смотрю сейчас: какая громадина! Тысяч семь кубометров будет?

- Семь?! Четырнадцать тысяч с хвостиком...

- Ого! Вот это да... А скоро мы отчалим?

- Скоро. Вот получат девчата продукты - и тронемся, значит. Постель-то есть у тебя?

- Откуда же у меня постель! - развел руками Александр. - В поезде на готовой ехал, а в самолете и вовсе не нужна была.

- Да это я так, - заметил Евсей Маркелыч, - просто к слову спросил. Поспать на чем найдется: ночью всегда четверо на вахте стоят. Иди полежи. Вижу, носом клюешь.

Александру хотелось спать. Выйдя вчера из клуба, он долго бродил за околицей поселка - все любовался на сумрачно молчащую в ночи тайгу и не заметил, как пролетела ночь и наступило утро. Зато теперь сон одолевал его с диковинной силой.

Едва разрывая склеивающиеся веки, Александр благодарно кивнул головой лоцману, влез на нары, подсунул под голову чью-то куртку с комсомольским значком на лацкане и с наслаждением вытянулся на пружинящей и слегка шуршащей траве.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЯКОРЬ ПОДНЯТ

Проснулся Александр от сильного шума.

Плот вздрагивал, гремели цепи, перекликались тонкие девичьи голоса.

Александр приподнялся на локте, огляделся. На нарах, совсем рядом с ним, теперь были навалены мешки с хлебом и другими продуктами, прибавились еще и постели. Он удивился, как это мог не слышать, когда сюда входили и устраивались люди.

Шум и возня все усиливались. Александр соскочил с нар, привычным движением обдернул гимнастерку и приоткрыл легкую дощатую дверь.